Фархад Агамалиев - Старый причал

Ибрагим повернулся и, ссутулив плечи, пошел прочь.

Эмин прихлебывал вино медленно, смакуя. Омароглу выпил махом, поставил стакан на стол.

— Превосходная лоза, — сказал он искренне. — Ну и что?

— А вот что, — торжественно сказал Ильяс. — Выслушан внимательно. Тебе не кажется, что менять что-то надо в нашей жизни?

— То есть как — менять? — вздернул брови Омароглу.

— А так. Бедно живут у нас люди. И ты это знаешь не хуже меня. Немного овощей сажаем, чуть-чуть табаку, немного хлопка…

— Дальше говори, — глухо сказал председатель.

— Говорю, ты только не нервничай. Давай сухую землю за селом виноградом засадим. Пусть сама природа рассудит, кто прав, — земля крестьянину главный советчик.

— Простите, что при вас такой разговор вышел. Но и вы теперь не чужой здесь человек, — сказал председатель Эмину и повернулся к Ильясу: — Колхозная земля, дорогой Ильяс-ами, — не поле для экспериментов. Ты думаешь, собрать для базара урожай в саду величиной с ухо соловья и разбивать плантации на обширнейших мертвых землях — это одно и то же? Ошибаешься! Ты и еще десять других посадили по три лозы в своих дворах, получили по несколько корзин винограда и думаете — профессорами стали! — Омароглу остановился, перевел дух. — Если бы здесь мог расти хороший виноград, наши предки, я тебя уверяю, выращивали бы здесь только его…

— Откуда ты знаешь, что и старину здесь лозу не выращивали? — горячо возразил Ильяс-киши. — Вот какую картинку я нашел и старой книге. — Он достал из внутреннего кармана пиджака старую потрепанную книгу без обложки, раскрыл се на заранее заложенной странице: — Посмотри, что здесь нарисовано! И прочитай, о каких местах идет речь. Видишь, ясно написано: «На левом берегу Куры, там, где река…»

— Ну-ка, дан сюда, прервав его, взял книгу Омароглу.

На фотографии запечатлен был стилизованный рисунок, выбитый на поверхности гранита древним художником: человек в коническом колпаке, одетый в короткую куртку и подобие шаровар, заправленных в низкие сапожки, подавал большую, увитую листьями кисть винограда человеку в древнеримском воинском одеянии. Под рисунком была надпись латинскими буквами.

— Самое интересное, что я вспомнил камень, — Ильяс-киши ткнул пальцем в картинку. — Стояла скала на берегу реки. Ее взорвали до войны еще, когда строили причал для старого парома, где сейчас Иса петухов стравливает. Теперь построили мост, паром никому не нужен, а камень вот, который тысячелетия простоял, взорвали, жалко…

— Не мы с тобой взрывали, — хмуро сказал Омароглу. — Ну-ка, дай еще раз посмотрю. Да-а, интересный документ. Ты хочешь сказать, что вот этот, в колпаке дервиша, — азербайджанец? А что тут написано?

— А вот перевод внизу: «Путь нашей жизни лежит через виноград», — сказал Ильяс-киши.

— Смотри, какие слова! Чего же потом эти пути разошлись и про виноград все забыли?

— Потом много всякого было, — задумчиво проговорил Эмин. — Были войны, походы, восстания, разделы земли. Потом арабы на остриях своих сабель принесли мусульманство, и в Азербайджане, как и в других исламских странах, были искоренены все винные сорта винограда — мусульманину пить запрещалось. А с другой стороны, может быть, именно запретам шариата мир обязан тем, что сегодня существует поэзия Омара Хайяма.

— Откуда вы все это знаете? — спросил Омароглу. — Вы что, серьезно занимались проблемой винограда?

— Ну что вы, — улыбнулся Эмин. — Просто немного историей религии интересовался в связи с искусством Востока, искусствоведом стать хотел. А стал механиком…

— Значит, так, — сказал Омароглу, — необходимо внести ясность в вопрос. Дело в том, что земли, о которых ты говоришь, запланировано через два-три года засадить картофелем.

Ильяс-киши вышел из комнаты, не сказав ни слова. Эмин проводил его взглядом.

— Жалко человека.

— Если кого и жалеть, то только меня, — сердито сказал Омароглу. — Они в этом году хорошо греют руки на винограде, полсела на базаре стоят за прилавком, как говорится, сладкий вкус во рту остался.

— Так, выходит, прав старик: колхоз не обеспечивает людей, раз они другой заработок ищут.

— Ладно, давайте прекращать прения, — сказал Омароглу. — Пойдемте, Эмин, уже вечереет, переночуете у меня, а завтра определим вас к паромщику Исе — он живет, как утка, у воды, а дом его пустой стоит. И мой вам совет: вы совсем не знаете нашей жизни, не вмешивайтесь в местные раздоры, договорились?

Стояла непроглядная ночь. У причала мерцал одинокий фонарь, скудно освещая паром и людей, деловито грузивших на него ящики с виноградом.

— Так, — говорил Иса Агамейти, — всего, значит, тридцать ящиков. Кинем по десять кило на каждый. Итого…

— Побойся бога, Иса! — воскликнул Агамейти. — В каждом ящике не меньше двенадцати килограммов…

— А сколько помнется по дороге, попортится — не считаешь? Тебе заработок, а Исе, выходит, одни убытки? На вот, держи! — паромщик стал отсчитывать Агамейти деньги. — Поделите, кому сколько.

Скрипя, плыл паром по чернильной глади реки к другому берегу. Наконец тяжело ткнулся бортом о старые автомобильные шины причала.

Здесь Ису уже ждали. Двое быстро грузили ящики с виноградом в грузовик.

— Боюсь я, Салман, остановят машину, начнут спрашивать, откуда виноград, чей, куда везете. Тридцать ящиков — не шутка.

— Ну кто задержит, чудак, — убежденно сказал Салман. — Пост ГАИ возле нового моста, а здесь дорога чистая, все давно забыли про твой паром. Доедем до района, а там свой человек есть, даст какую нужно бумагу, что товар колхозный, понял? Ты лучше следующую партию готовь.

На малом ходу, с притушенными фарами отъехала от берега машина.

Иса шел к дому председателя колхоза Сабита Омароглу с лицом серьезным, можно сказать, торжественным. Он был гладко выбрит, на нем был новый костюм, на груди звенело несколько боевых орденов. Он подошел к калитке председателева дома, поправил галстук и шляпу и решительно вошел во двор.

— Ты куда так нарядился, Иса-ами? — встретил его вопросом Омароглу.

— Как куда? — сказал Иса. — К начальству надо являться по полной форме.

— А ордена зачем? Не праздник ведь.

— Встреча с хорошим человеком — всегда праздник, председатель. Чем могу служить? — Глаза у Исы были тревожные.

— Слушай, Иса-ами, а чем ты там занимаешься на своем пароме, а? Стоит он без дела, гниет, чего его сторожить?

— Как скажешь, так и будет, ты начальник, — тихо сказал Иса. — А только я никому жить не мешаю.

— А деньги колхоз тебе платит неизвестно за что. И птицеферму развел, правильно? А еще какие-то машины, говорят, с берега на берег переправляешь иногда. Правду говорят?

— Врут! — с убежденностью выдохнул Иса. — Все врут. Однажды только люди заблудились, мост, не могли новый сыскать и темноте, вот я и перевез. А на старого человека, фронтовика, раненого и контуженого, все можно теперь сказать.