Витаутас Жалакявичус - Легче воспринимай жизнь

Они вышли по стопам собачки во двор.

— Ты не привык разговаривать со старыми людьми, — сказал Йонас. — Притом ты, наверно, не ожидал, что они нынче вот так именно живут? Правда? Знать и слышать по телефону, это не то же самое, что увидеть самому? Папаша твои — он «рыцарь без страха и упрека». У меня часто возникает детское желание подражать ему. Однако, знаешь, есть вещи, которые должны быть в крови. Есть — есть! Нет — нет!

Пранас не мог сосредоточиться на том, что говорил доктор. Думал, что нужно сесть на велосипед и ехать за «Жигулями» Йонаса и не подвергать испытанию те связи, которые между ними тянутся вот уже двадцать лет. Тут еще как нарочно у калитки Йонас спросил:

— Подвезти тебя?

— Я на велосипеде.

— Да. Правда.

— Слушай, у тебя ведь тоже день получки. Может быть, достанем что-нибудь и посидим еще?

— С удовольствием, — сказал Йонас. — Но нет. У меня в десять свидание. Я не хочу, чтобы подумали, что я сбежал.

Пранас расслабился и решил, что пусть будет как будет.

— Что у тебя под этими очками и под пластырями? — спросил с поддельной заинтересованностью. — Нарыв?

— Ого-о! Острая аллергия… — и еще пробормотал что-то по-латыни Йонас. — После ужина я зайду к тебе, — сказал и сел в машину.

Дорога и вправду опустела. Закон о конфискации ключей в вечер получки вступил в силу.

К вечернему свиданию он готовился с методичностью хирурга перед операцией. Из трех пар перчаток, что нашел в гараже, он выбрал самые толстые. Зашил распоровшийся шов, потом смазал жиром кожу, которая засохла от бензина и влаги и, показалось ему, потому недостаточно облегает кулак. Потом долго рылся среди инструментов, пока нашел железяку, которая устраивала его и длиной и весом, тщательно вычистил ее тряпочкой, смоченной бензином. Все это положил под настольную лампу у себя на столе и низко опу-стил колпак, чтобы и масло и бензин в меру просохли. Потом побрился, надушился и, довольный собой, решительно развалился с газетой в руках на топчанчике, на котором укладывал обычно больных.

Было десять минут одиннадцатого, когда в дверь постучал Ачас.

— Входите.

Ачас увидел доктора, как и в те вечера запятым амбулаторной бюрократией. Доктор сидел за столом и писал.

— Садитесь. Понимаете, приятель, я, порассудив, решил несколько уравнять наши силы. — Он рукой, одетой в толстую кожаную перчатку, отложил в сторону перо, подвинул железяку и повернулся лицом к гостю. Первую неожиданность он обнаружил, увидев, что Ачас уселся на мизерном табурете у шкафа с аптечкой. Однако Йонас не давал сбить себя с толку и дальше произносил слона по намеченному сценарию.

— Вот этой железкой я расшиб пополам доску двадцатимиллиметровой толщины с первого удара. Я сегодня проделал эту операцию трижды с неизменным успехом. Вы мне верите? (Да.) Пора утрясти наши страсти и вернуться в современный мир, где нет обманутых мужей и жен, есть только люди, которые выбирают, с кем и где они хотят жить, с кем они, согласно закону, хотят создавать семью… Это исходная точка нашего разговора. Почему так смотрите на меня? От старой аллергии (он буркнул по-латыни три слова) у меня появилась опухоль па лице.

— Ион, прости меня! — сказал Ачас. Он мялся, прикрываясь ладонью, и Йонасу вдруг показалось, что Ачаса давит смех. — Не знаю именно тех слов, которые сейчас мне нужны больше всего.

Вторая неожиданность появилась в качестве бутылки фирменного молдавского коньяка. Ачас оторвал пробку, достал из шкафа с аптечкой две мензурки и разлил в них коньяк. Идеально с точки зрения физики жидких тел.

— Полнее нельзя! — так и сказал. Поднес одну мензурку Йонасу и буркнул: — За нашу дружбу!

Выпил. Йонас брезгливо следил, как «опиум народа» вливается в это красивое самоуверенное тело и, спустя минуту, просачивается наружу в качестве еще большей самоуверенности, близкой к наглости. Поднял свою мензурку и выпил до половины, стараясь при этом не морщиться и не кривиться.

По сценарию, теперь Ачас должен был говорить слова, но он явно потерял дар речи и молча поглядывал на доктора, «казалось, запоминал его лицо на будущее. Вместо объяснений он заново наполнил мензурки. Ничего дурного не думая, доктор наощупь взял железяку и стал стучать ею по столу. Ачас рассмеялся. Йонас не мешал ему вести себя, как он хочет, и гадал про себя: что же случилось в доме Ачасов? Ответ напрашивался, и Йонас начал рассуждать про себя, какова его, Йонаса, должна быть реакция.

— Прекрасная шутка! — наконец сказал Ачас. — Так разыграть меня, опытного, старого… политика? — так и сказал — «политика».

Веселье не покидало его, и он вылил в себя половину второй мензурки.

— Шутка века!

Йонас нс успел понять, что веселье Ачаса идет от облегчения, от конца той неопределенности и того дурного сна, в котором он провел, наравне с остальными персонажами, последние три дня. Такое же облегчение, захлестнувшее Йонаса, заставило его сделать и ошибочный шаг.

— Не понимаю, о какой шутке ты говоришь?

— Ладно, парень, Роза пришла в баньку, где я ночевал эти две ночи, и все рассказала. Знаешь, — глаза его просветлели и улыбка стала ребячьей, — у меня, была минута, сжало сердце. Могло случиться, капли недоставало, и я заплакал бы! Угм?

— Не верю. — нахмурился Йонас, — что мог бы заплакать.

— Клянусь, — повторил Ачас, — недоставало одной капли!

— Ачас! — решительно скороговоркой заговорил Йонас. — Все неправда! Как и твои слезы неправда! Роза, твоя бывшая жена, любит меня, и я женюсь на ней! Она пошла к тебе сегодня против моей воли. Она побоялась, что ты меня днем раньше, днем позже убьешь. Я сказал, что найду па тебя управу, — Йонас достал со стола железяку и стал ее разглядывать более внимательно, чем хотел этого, — …что найду на тебя управу, но она не поверила… Потому, что она меня любит больше, чем, может быть, самое себя… н вот она пошла к тебе с повинной и с басней о том, что это был лишь розыгрыш…

— Ион, перестань! — Ачас должен был благодарить судьбу, что в тот миг не видел своего униженного лица хотя бы в зеркале. — Не начинай этого заново, прошу…

— Она не должна была этого делать! — Йонаса уже нельзя было остановить. Он подхлестывал сам себя с упорством неумолимого всадника. — Мы договорились, что сегодня я беру чемоданы со своими вещами и перехожу жить в ваш дом на равных правах!.. Да! Ведь не думаешь, что мы с ней будем жить здесь, в амбулатории, где недостаточно места, чтобы принимать больных и где зимой холодно, а летом душно? Эту дерьмовую квартиру я оставлю фельдшеру, который вообще не живет, подвешенный в какой-то мансарде! Мои чемоданы уже готовы, будь добр, помоги поднести их как настоящий современный мужчина. Где мои чемоданы?!

Нашел чемодан в спальне под кроватью и стал запихивать в него, что попало под руку.