Витаутас Жалакявичус - Легче воспринимай жизнь

— Однако кручусь, — сказал мастер.

Йонас подал ему рубль, и мастер поклонился. Потом поспешно достал коробок из ящика под зеркалом и догнал Йонаса уже за дверью.

— Доктор, тут по случаю при мне флакончик «Фиджи». Это не помешает жене вашего приятеля, которому сорок один годик.

— Да ни в коем случае! — отмахнулся Йонас. — Бросьте вы это…

— Сделайте одолжение старому мастеру. Рука его была крепкая, и в рукопожатии чувствовалась крепость.

— Впутываете меня в беду, — пошутил Йонас.

— Беда, это когда нет здоровья… Вы все там же, в клинике?

— Уже давно нет. Сбежал в провинцию. На воздух. У меня самого маленькие проблемы со здоровьем. Спасибо вам.

— Вам спасибо.

…Инга, увидев его, обрадовалась, и от ее радости и от доверчивости повеяло чем-то грустным, и Йонас не мог найти слов, чтобы это назвать.

— Как успехи? — спросил. — Без приключений?

— Без, — сказала тихо.

— Отлично. Теперь дело за водкой — и на аэровокзал.

Дождик зарядил с утра, так и моросил целый день. Они пили кофе иа втором этаже и глядели на мокрое летное поле. Инга исподтишка подкармливала Единственного.

Когда объявили ленинградский рейс и Йонас напрягся, чтобы расслышать, что именно объявляют, прибытие или задержку, к их столику подошла уборщица с подносом и мокрой тряпкой из марли в руках. Инга, застигнутая врасплох, прикусив губу, играючи, с каким-то вызовом подбирала в тарелке крошки от бутерброда и уговаривала Единственного съесть «за мамочку», «за папочку», «за бабушку».

— Собачка в столовой за столом? — удивилась уборщица, бледное безобидное созданию на высохших ножках без икр, на которых болтались штопаные хлопчатобумажные чулки.

На посадочную полосу сел самолет.

— Да… — вздохнула Инга. — Доктор, — неожиданно официально обратилась она к Йонасу, — доктор, а если он не прилетит?

— Убью.

— Невозможно, — сказала, — если он не прилетит. А если прилетит, не будет причины убивать. Безвыходное положение.

— Сообразим что-нибудь, — сказал доктор и встал. — Идемте. А то понавели, понимаете, всяких собак в людскую столовую. Кофием отпаиваете, потом они не заснут, лаять будут целую ночь!

Самолет подрулил к вокзалу, и навстречу ему выехал трап. К калитке вышла дежурная в синем плаще с раскрытым зонтом над головой. Уборщица уронила на стол поднос, схватила руку Йонаса и жадно, в каком-то исступлении стала целовать ее.

— Докторчик, докторчик родной, — зашептала, испугавшись своей смелости, и подняла на Йонаса глаза, из которых сухими горошинами посыпались слезы.

— Сударыня, — сказал Йонас, опешив. — Сударыня Данене! Каким образом?

— Признали? — в глубине бесцветных глаз замелькала жизнь. — Чтоб бог вас отблагодарил за все… Я вам письмо писала… Не получали?

— К сожалению. Выглядите, сударыня, вы отлично, поначалу я вас и не узнал… Я рад. А почему вы здесь вдруг, в аэропорту?

— Несчастье, — сказала женщина и вопреки ожиданиям не заплакала. Веки сжались в судороге, но не выжали ни капли.

По трапу стали спускаться люди, и Йонас поглядывал на них, но никто из них не был похож на Пранаса Вайткуса, по крайней мере, на такого, каким он его знал.

— Какое несчастье? — спросил.

— Скучно было жить одной в большом доме. — Она все не отпускала его руку и гладила ее мокрой марлей, глядя с бессмысленной надеждой ему в глаза. — Докторчик, вы приезжали, помните наш дом?.. Они сказали мне продать дом и переехать жить к ним в город, к внукам, чтоб вместе. Три тысячи я взяла за дом, а то и больше, они продавали… Купили машину, поставили гараж… — Здесь она все-таки заплакала, подхватив со стола марлю, стала утираться и опустилась на стул.

— Инга! Вот тот, с вещмешком на спине. В плаще. С бородой, — сказал Йонас, показывая влажной от чужих слез рукой в окно. — Отведи его к автомобилю.

Когда отошла, доктор подумал, что не дал ей ключей от машины, но звать не стал. Сел по другую сторону стола и ложечкой достал из чашки кофейную гущу.

— Теперь, сударыня, вы им уже не нужны, правда? Хлеб нужно зарабатывать сызнова, не так ли?

— Работать не горе, — забормотала женщина. — Горе, что детей не вырастила… Разве слыхано это?

Он вдруг осознал, что не знает, что дальше говорить и зачем он отослал Ингу, а сам остался тут и глотает кофейную гущу, которая, как известно, яд для двенадцатиперстной кишки.

— Свисти, не свисти теперь, — сказал он против воли и рассердился на себя и на старушку, и иа Пранаса, который сейчас с той другой и с Единственным топчется около его автомобиля, не зная куда спрятаться от дождя, и пускает в его адрес тупые остроты.

— Где живете теперь?

— В углу без окошка. Я только прихожу, не ем ничего, тут хватает, и спать… Вот увидела вас, мне и легче. Вылечили вы меня, спасибо вам перед небом…

Она снова стала искать его руку, но он отмахнулся.

Тот, что прилетел, и в самом деле топтался вокруг машины, а Инга, озябшая, стояла под деревом. Мужчины обнялись и похлопали друг друга по плечу.

— Доктор, как дома дела? — спросил Пранас.

— Почти никаких новостей.

— Это уже неплохо, — сказал Пранас.

— Я тоже так думаю.

Йонас открыл багажник. На дне стоял ящик с бутылками, на нем лежал букет роз в целлофане. Рядом уложили вещмешок Пранаса. Потом Йонас посигналил и Инга выбежала из-за дерева.

— Кто это страшилище? — спросил Пранас.

Инга тем временем уронила из-под куртки собачку прямо в лужу. Пранас захохотал с такой неподдельностью и легкостью, с какой смеются люди, у которых радужные сны и вид на будущее.

— Перестань, — сказал Йонас, открывая дверцу. — Вы познакомились?

— Да, — кивнул Пранас, оглянувшись на заднее сиденье.

Инга зевнула. Может быть, она увидела-услышала его смех и теперь искала случая для реванша. Так или иначе, она сразу же зевнула во второй раз.

— Собираешься спать? — спросил ее Пранас. — А нам сегодня еще выпить ящик водки.

— Водка эта не к твоему приезду, — сказал доктор.

Машина выкатилась на шоссе. Вдали расходились облака и лучи солнца, словно струны арфы из картин Чюрлёниса, соединили небо с землей.

— Вот это подарок! — сказал Пранас и ткнул пальцем в ветровое стекло. Он имел в виду Чюрлёниса.

Йонас открыл крышку магнитофона, вынул оттуда кассету, бросил ее в «бардачок», стал шарить рукой, вытаскивая оттуда кассету за кассетой.

— Черт, куда она делась?

Пранас опять повернулся к заднему сиденью, просто так, без надобности, и женщина снова зевнула.

Йонас нашел наконец, что искал, и запихнул кассету в аппарат.

— Сегодня день рождения президента… Это его товар.

— Господи! — обрадовался Пранас. — Президент! Как он поживает, этот славный парень?

— Здоровье в пределах нормы.

— Не сомневаюсь. По-прежнему охотник за молодыми ведьмами?