Анатолий Гребнев - Успех

— Я здесь! — откликнулся из зала Павел Афанасьевич Платонов, Павлик, как его все здесь называли, и быстро, по-мальчишески, хотя был явно уже немолод, поскакал на сцену. — Прошу прощения! Откуда я выхожу? Отсюда?

И сразу же преобразившись, совсем другим шагом, держа перед глазами ладонь — воображаемую книжку, вышел из кулисы.

— «Слова, слова, слова, — произнес иронически в его адрес Олег Зуев — Треплев. — Это солнце еще не подошло к вам, а вы уже улыбаетесь, взгляд ваш растаял в его лучах. Не стану мешать вам…»

— Очень хорошо, — откликнулся из зала Геннадий. — Вот смотри, смотри на него. Пройдет время, и ты станешь таким же. Таким же, как он. Увидишь в себе черты Тригорина. И тогда — пулю в лоб! Понял, нет?

— Интересно, — заметил Олег.

— Тут всё интересно! Мы ставим неразгаданную пьесу. Мы ее разгадываем!.. Подожди уходить, постой! Нина, Тригорин, продолжайте!

— «Здравствуйте, Борис Алексеевич», — сказала Нина.

— «Здравствуйте», — отвечал Тригорин.

— Тут ремарка: «Уходит быстро», — напомнил Олег.

— Никуда не уходишь! Стоишь!

— Подслушиваю, что ли?

— Подслушиваешь, да!

— Стыдно же!

— Стыдно, правильно! В этой пьесе придется любить, страдать, унижаться, плакать! Где ты стоишь?

— Я стоял здесь.

— Отступи немного.

— Они меня видят.

— Ну и что же? Не видят они тебя, не видят. Кто ты такой, чтобы тебя видеть? Стой себе на здоровье, унижайся… «Здравствуйте, Борис Алексеевич». И пошло дальше… Павел Афанасьевич, следующий раз прошу вас прийти на репетицию в нормальном костюме. Мне мешает этот ваш свитер с оленями… Дальше! Какой там у вас текст?..

Евгений Иванович, директор театра, мужчина средних лет, аккуратный, при галстуке, в отделанном деревом кабинете, внимательный и спокойный, как министр, поднялся из-за стола для рукопожатия, предложил гостю кресло, боржоми и сигареты:

— Прошу вас. — И перешел к делу: — Геннадий Максимович, и оторвал вас от репетиции, прошу извинения, но надо выяснить ряд вопросов. Во-первых, как у нас с «Чайкой»? Я что-то стал думать: а нужен ли нам сейчас этот спектакль?

Лицо Геннадия оставалось невозмутимым; не последовало никакой реакции, но реакцию можно было предположить, и директор продолжал тихим голосом, у него был тихни голос человека, которого слышно и так:

— Прошу понять правильно: речь идет пи в коем случае не о вас и не о нашем альянсе. Более того, есть пьеса, которую мы бы сейчас вам охотно предложили. Нашего местного автора, инженера, Вы, тем более, человек, склонный к эксперименту… — Папка с рукописью лежала в ящике стола. Евгений Иванович извлек ее и протянул Геннадию.

Вошел Николай Александрович, главный режиссер. Он был, по-видимому, в курсе дела.

— Это терпит? — спросил Геннадий, подержав и отложив папку.

— В каком смысле? — спросил директор.

— У нас сейчас довольно напряженный график.

— Вы меня, видимо, не поняли, — с удивлением, проговорил директор и посмотрел на Николая Александровича. — Речь идет о том, чтобы, собственно говоря…

— Вам нужна актуальная пьеса. Я думаю, что «Чайка» в этом отношении как раз подходит, — бодро сказал Геннадий. — Николай Александрович подтвердит. Мы, тем более, поставим ее современно, в духе сегодняшнего дня.

Николай Александрович промолчал.

— Вы думаете, это будет правильно? — спросил озабоченно директор.

— Что именно?

— В духе сегодняшнего дня.

— Ну, не в прямом смысле, — быстро нашелся Геннадий.

— А в каком? Вы хотите нам сказать, что все эти декаденты и модернисты, что они и есть новаторы, а реалистическое направление себя изжило… А? Не попадем мы с вами?

— Куда?

— Ну, не в тюрьму, конечно. В газету. Тоже мало радости. Тем более, эти модернисты известно кому служат. А? — Евгений Иванович выразительно посмотрел на Геннадия. — Так что, знаете, дело такое, что еще подумать надо… Заблудиться можно! — И он посмеялся.

— Не заблудимся, Евгений Иванович, — солидарно посмеялся в ответ Геннадий. — У нас сейчас такие актеры, которые не дадут заблудиться. Одно только участие Зинаиды Николаевны — уже гарантия…

— Гарантия чего?

— Что у нас не будет этих самых… никаких модернистов.

Директор сосредоточенно тер лоб. На лице его выражалось крайнее недоумение. Он посмотрел на Николая Александровича, тот что-то чертил карандашом, не поднимая глаз.

— Но подождите, а при чем тут Зинаида Николаевна? Разве она у вас занята?

— Безусловно.

— Каким же образом, я что-то не понимаю.

— Она репетирует Аркадину.

— Репетирует? Вы уверены?

— Конечно. — Геннадий встал, подводя итог разговора.

— Ну, смотрите, — пожал плечами директор. — И снова удивился: — Куда же вы?

— У меня репетиция.

Директор нажал кнопку селектора. Послышались голоса со сцены: реплика Нины, реплика Тригорина. Директор послушал и сказал вяло:

— Ну, идите. — И уже вдогонку: — Пьесу вы заберете?

Геннадий вернулся и взял папку.

В актерской раздевалке встретились с Олегом. Он прибежал откуда-то, настиг Геннадия:

— Ну что?

— А именно?

— Чем кончилось?

— Все в порядке. Беги.

— Бегу, — сказал Олег. — С этим юбилеем!.. Видишь, что делается. — Мимо них только что пронесли корзину цветов. — Она уже здесь с двух часов, всех задергала, сам представляешь…

Геннадий посмотрел вслед корзине. Несли уже " вторую…

— Кстати, хочу тебя просить, — сказал Олег, — если я тебе не очень нужен завтра и, может быть, еще день в конце недели — у меня там запись на радио, «Герой нашего времени». Взяли, черти, дневную смену…

— Хорошо, — сказал Геннадий нетерпеливо, хотя, судя по всему, никуда не торопился. Торопился Олег.

Они попрощались за руку. Олег спросил, убегая:

— Ты ждешь кого-то?

Геннадий, уже одетый, постоял с минуту в размышлении, затем разделся, повесил куртку и — уже решительным шагом, не останавливаясь, — направился в глубь театра, по лестницам и коридорам…

— Кто там? Входите! — откликнулась из-за двери Зинаида Николаевна Арсеньева.

Она сидела за столиком у себя в актерской уборной, среди фотографий и афиш. Геннадий вошел. Она увидела его в зеркало.

— Вы?

— Я— Вы хотели меня видеть.

— Кто вам сказал?

— Так мне показалось.

— Нет, голубчик, это ошибка, — сказала с милостивой улыбкой Арсеньева. — Видеть вас я не хотела, да и не время сегодня, так что, пожалуйста…

«Пожалуйста» означало «уходите», но Геннадий спокойно придвинул к себе свободный стул, сел за ее спиной.

— За что вы меня невзлюбили, Зинаида Николаевна?

Она не успела отреагировать: открылась дверь, две женщины-билетерши стали вносить корзину цветов.

— Зачем это? — обернулась к ним Арсеньева. — Кто вам сказал — сюда цветы? К Якову Гавриловичу, все к Якову Гавриловичу! Ну что вы стоите, я вам сказала!