Сергей Бодров - Очень важная персона

— Здравствуйте, — в недоумении сказала она. — Вы как сюда попали?

— Я к Родиону Михайловичу приехала, — сказала учительница музыки. — А вы кто такая?

— Я его жена.

— Жена? — упавшим голосом сказала Ира. — А что же он мне не сказал?.. А как же я?..

Совещания, которые устраивал Шишкин, были необычные. Во-первых, короткие, во-вторых, прямо на месте событий, где требовалось в данную минуту принимать решение.

Шишкин сидел на бревне около длинного нового свинарника в колхозе «Буревестник». Колхоз был не то что передовой, но крепкий. Порядок здесь был. И Шишкин цепким глазом оглядывая постройки, не мог ни к чему придраться. Вот он и сидел, покусывая травинку, слушал больше, чем говорил.

Рядом, на бревнах, примостились председатели соседних колхозов. Все те, кто сидел когда-то вместе с Шишкиным по разным заседаниям, совещаниям, приемным. Друг друга все знали. Новичок здесь был только один — бывший молодой агроном колхоза «Волна революции», а теперь председатель этого колхоза, Михаил Фокин. Он держался пока в тени, скромничал.

Перед мужиками валялось несколько корыт. Ничего сложного в них не было — обыкновенные корыта, сваренные из труб. Корыта — свиней кормить.

Но из-за них-то и разгорелся сыр-бор.

— Цена материала — два с полтиной за погонный метр, — объяснял председатель «Буревестника» Захаров. — Ну, за работу сколько тут можно взять?

— Какая тут работа? — сказал кто-то из председателей. — Копейки…

— Ну, накидываю еще столько же! — сказал Захаров. — Хотя уже грабеж!

— Грабеж…

— А с нас они берут по полета рублей! Посчитали — в семь с половиной тысяч нам эти корыта обошлись!

Кто-то присвистнул.

— Наглецы, — сказал Шишкин, выплевывая травинку. — Другого слова нет.

— И ведь это не шабашники какие-нибудь! А государственная организация! Спецмехколонна! Ну, что делать? Родион Михайлович?

— Судиться надо, — подал голос молодой председатель Михаил Фокин.

Шишкин с интересом взглянул на него.

— Как же ты с ними будешь судиться? Ты же сам бывший председатель, Михалыч! — жалобно сказал Захаров. — В следующий раз они вообще фигу покажут. А у нас никаких материалов. Мы ж от них в полной зависимости…

— Вот они и обдирают нас как липку..» И попробуй пикнуть!

Шишкин смотрел вдаль, только поигрывал желваками. На косогоре, за околицей стоял художник с этюдником, писал картину.

— Кто такой? — спросил Шишкин у Захарова.

— Студент. Живописец. Приехал тут к родне погостить. Как встанет, так и стоит до вечера, — махнул рукой Захаров. — Только непохоже рисует.

Шишкин поднялся и пошел к художнику. Подошел, посмотрел на картину. Картина ему понравилась, хотя и была необычна. Смелое сочетание красок, уверенные линии, сочный мазок. Ничего похожего на то, что было изображено на картине, кругом не было. Хотя Шишкин и посмотрел по сторонам несколько раз. Однако в картине настроение было. Красота была. Любовь к этим местам — тоже.

— Здравствуйте. Не помешал?

Художник покачал головой.

— Непохоже. Но вещь интересная, — сказал с уважением Шишкин. Он уважал в людях талант.

Художник только хмыкнул.

— У меня есть к вам предложение, — начал Шишкин.

И начал уговаривать художника. Что он ему там говорил, председатели не слышали. Художник сначала не соглашался. Но Шишкину трудно было отказать. Во всяком случае, вернулся повеселевший. Но взглянул на корыта и снова расстроился.

— Ладно, Захаров. Мы тебя в обиду не дадим, — твердо сказал Шишкин. — Пора кончать с этой практикой.

— Родион Михайлович! — начал жаловаться другой председатель. — Облэнерго меня замучило. У меня коровник новый стоит, сплошной железобетон. Зимой, естественно, холодина. Ну, я поставил дополнительные рефлекторы для обогрева. Приезжает ихний представитель, орет, ногами топает — кто, мол, посмел тратить лишнюю энергию, когда идет борьба за экономию? Я говорю, у меня телята подохнут от такой экономии. А он: меня ваши телята не касаются, я отвечаю только за электричество. Грозит отключить…

— Поговорю, — поморщился, как от зубной боли, Шишкин.

Посмотрел на своего преемника Фокина.

— Как там у тебя?

— Да у него нормально! — ответил кто-то за Фокина.

— Опять луга пришло предписание распахать, — усмехнулся Михаил. — Хрена я им дам. Там сено такое накосил — букет!

В небе показался летящий человек. Это летел на дельтоплане новый директор птицефабрики.

— Николай! — задрав голову, крикнул Шишкин. — Вентиляторы-то как?

— Достал! — крикнул сверху директор.

— Приземлиться можешь?

— Лететь надо, пока ветер попутный!

— Ладно. Отчет не затягивай!

Николай сверху помахал рукой.

Шишкин довольно хмыкнул, опять повеселел, поднялся с бревна, и все мужики пошли гурьбой обедать. Председатель райисполкома обернулся и помахал рукой художнику. Дескать, помни о разговоре.

И веселый, с загоревшимися глазами, уверенно ступая по земле, шел в толпе председателей — крепких, много повидавших мужиков. И по всему было видно, что хорошо ему с ними и готов он драться за них до конца. То ли силы давала ему земля, то ли что еще.

А дома у Шишкиных обе женщины сидели в саду, в беседке, за накрытым столом, пили вишневку домашнего приготовления.

— Ох, дура я, дура, — сказала учительница музыки. — И как же это я не поняла? Это первый раз со мной такое. Сорвалась — приехала — нате вам!

— Ничего, — утешала ее Галина. — Ты еще молоденькая, у тебя вся жизнь впереди!

— Я тебе честно скажу, Галя, — учительница музыки решительно налила себе еще вишневки. — Он мне сразу понравился. Надежностью, что ли, от него веет. Мне вот в Москве надежности и не хватало. Как будто влюбилась я в него! Уж ты прости, пожалуйста!

Галина улыбнулась:

— Я тебя понимаю! Я вот двадцать лет замужем, а все в него влюблена.

— Счастливая ты!

— Мне все бабы завидуют. Хотя спокойной жизни у нас и не было. Куда только его не кидали! Только обживемся — переводят. Характер у него…

— Ох, какая я дура, — сказала Ирина, допивая вишневку. — Где ж мне жить теперь? У вас-то нельзя. Разговоры ведь всякие пойдут.

— Пойдут, — согласилась Галина. — Да ты не волнуйся. Пару дней побудешь, а там квартиру подыщут…

— Не сердись на меня, — попросила Ирина. Она сорвала веточку дикого хмеля. — Хорошо у вас тут…

Галина оперлась на руку и тихонько завела, прикрыв глаза:

— «Кари глазки, куда скрылись, куда скрылись от меня…»

— «Куда вы скрылись, где запропали, страдать заставили меня», — подхватила учительница музыки.

И женщины, обнявшись, протяжно пели, глядя на первые звезды, мигающие сквозь листья.

Несмотря на свое семейное положение и загруженность на работе, Родион Михайлович не бросил опеку над ценными, как он считал, кадрами. Поэтому ранним воскресным утром он и Ирина совершали верховую прогулку но живописным окрестностям.