Мария Хмелик - В городе Сочи темные ночи (сборник)

Мы уже прожили около полутора лет, когда я почувствовала, что беременна. Помню каждый день, как будто это было вчера. Я мыла пол на веранде (у них солидная богатая дача) и, полив тряпкой с водой пол, упала в обморок в воду, которую сама же налила. В это время вышла из большой зальной комнаты свекровь, шурша длинным шелковым халатом. Она чистила многочисленные ковры, жужжал пылесос. Она переступила через меня, лежащую, и строго спросила, что со мной, когда я сказала, что потеряла сознание, она снова переступила через меня и ушла в комнату, бросив на ходу: "Беременна!"

После этого травля надо мной удвоилась. Мамин сынок уже бил меня по щекам, не стесняясь, а в присутствии мамани и головой об стенку.

Я устроилась в парфюмерный отдел магазина и, когда опаздывала домой минут на 15–20, терпела экзекуцию избалованного сынка. Одного отца всегда вспоминаю с нежностью и теплотой. Он был моим защитником и жалел, когда не было рядом графини — мамы. Однажды меня так избил муж, что я не вытерпела и, не дожидаясь утра, убежала из богатой дачи в ночь…

Беременность была более трех месяцев, и я решила покончить с собой. Убежала к вокзалу и в тени скалы выбрала себе место для вечного покоя, положив на рельсы свою длинноволосую с завитками кудрей голову…

Вскоре появился и поезд… Но он так загудел, что я испугалась, очнувшись от ужаса, скопавшего меня. Я инстинктивно дернулась в сторону, и поезд, обдав меня пылью и дымом, прошел рядом со мной. (Сейчас жалею о несбыточном. Надо было дать себя расплющить, и на этом закончились бы мои мучения!)

Я проплакала, лежа в траве, а утром пошла в больницу, решив сделать аборт. Первый аборт навечно оставил меня женщиной без судьбы, без семьи, без друга…

Дядя мой уехал из города, похоронив жену, а вскоре я узнала, что и он умер.

Я осталась одна в огромном городе, без жилья, без прописки. По просьбе РК ВЛКСМ меня послали в пионерский лагерь, а потом помогли поселиться в общежитии строителей.

Шли годы. Я работала в магазине "Меха и головные уборы", училась в студии городского театра. Творческая одаренность, голос и чтение стихов привлекли ко мне внимание авторитетной комиссии по отбору молодежи для учебы в студии театра. Из трехсот желающих в городе были отобраны 17 человек, среди которых была и я.

Театр стал для меня смыслом жизни. Я все время проводила в нем, присутствовала на всех репетициях, а вскоре была зачислена и в труппу артистов. Каждый спектакль для меня становился волшебством, и я плохо понимала, где реальность, а где вымысел. Мне шел 20-й год.

Опытные артисты театра советовали ехать на биржу по отбору артистов, поступать в институт. Но мне встретился человек, по профессии инженер, который работал здесь — в Москве.

Он сделал мне предложение, и я уехала из города, где началась моя биография жизни и несчастливого замужества. Проблемы театра и мечта о нем остались несбыточными.

Я не имела ни денег, ни умения пробивать себе дорогу в таком трудном деле, как театральная жизнь. Я оставалась все той же сельской неумелой девушкой-женщиной, любила искусство театра по-своему — не кричащими наружу чувствами и эмоциями, а тихо, вдумчиво и наедине в самой себе.

Это все осталось во мне до сих пор, хотя мне уже много лет и волосы седые. Я не умею высказать всего, что наполняет душу мою, а сейчас и некому и незачем, потому что вокруг одно грубое невежество.

Я и так Вам написала много, не зная зачем я это делаю. Добавлю, что муж мой второй был уже в возрасте, очень хотел иметь детей, а у меня все дети (их было трое) умирали. У нас с мужем не сходился резус крови, и я сколько ни лечилась, ни искала средства, результат был один — дети умирали. А муж желал семью с детьми. Когда умер второй ребенок, муж мой нашел женщину, был с ней связан, а когда я лежала в больнице с третьим, уехал к ней, оставив навсегда меня.

Когда мы приехали в Подмосковье, нас поселили в комнатках размером 10 метров, где в настоящее время я и живу, коротая свою одинокую жизнь…

Комната моя, куда нас поселили как молодых специалистов, стала для меня жизненным погребением. Так все бывшие молодые специалисты — инженеры с женами — нарожали себе детишек и перешли жить в большие дома с квартирами.

Мой муж — инженер, удачно устроил свою жизнь, вернувшись в Севастополь, а я, обреченная, погребенная заживо, осталась одинокой. Общежитие для молодых специалистов, где даже комнатки-каютки в 10 метров имеют тонкую перегородку и не приспособлены к нормальной жизни. Они никогда не имели номеров, но в наше время переименованы в коммунальные квартиры, тихо высасывающие здоровье, нервы, кровь у живущих.

Я осталась в 33 года одинокой, заброшенной и убитой злом и неправдой людской. По характеру справедливая, я в годы "застоя", как их именуют сейчас, много увольнялась с работы. Из-за того, что видела фальшь, грязь, подлость, увольнялась разов 18 с работы в Подмосковье. Училась, несмотря на смерть детей. Ездила на Левый берег, в Химки. Сначала 4 года в культпросветучилище, а затем во МГИК. Падала от голодных припадков, питалась за 50 копеек в день. Училась уже после отъезда мужа. Сейчас у меня три диплома вместе с окончанием театральной студии при театре. Но жизнь и судьба так нагло и безжалостно расставила мне сети в жизни, что диву даешься порой, как выдержало мое сердце и не разорвалось от несправедливости, жестокости, нарекавшейся на меня людьми.

Я оставалась верна своей любви к прекрасному, любила, как жизнь, свою работу культурника. И, говоря самокритично, была для нее создана. Я работала и директором клуба, и художественным руководителем. Руководила детскими кружками. Но на мой сердечный огонь, доброту и справедливость получала такие рогатки и подлости, что только уважение к себе сохраняло во мне веру в человечность.

Быт мой погряз в "бытие". Комнаты заселились откуда-то взявшимися алкоголиками. Некая жена-депутат из завода спровадила на этаж мужа, испитого в стельку, грязного, вонючего, никогда не принимавшего бани. Он поселился у меня с правой стороны. А другой (по обмену и принуждению выслан из квартиры) нашел себе деградированную, такую же, как и он, синюю от алкоголя подругу, поселился с левой стороны. Можете представить хоть одну ночь или один вечер, каково мне жить, сидя за высокими идеями философии или институтской зачетной работой. Так я жила, а годы шли, время летело, не спросясь меня.

Квартира наша так прогремела в микрорайоне, в ЖКО, в милиции, что все живущие меня знали в лицо и считали почти сумасшедшей, ненормальной за то, что я могла жить, т. е. существовать в таких нечеловеческих условиях. В этом роковой исход моей жизни.

Я стеснялась пригласить к себе порядочного человека, а если приходили сокурсники или коллеги по работе, то грубый мат и драки за стеной так их пугали, что в другой раз при встрече они только виновато улыбались, сочувствовали или пожимали плечами.