Мария Хмелик - В городе Сочи темные ночи (сборник)

— Нет!!! — истошно закричали Стефани и Джерри. — Это самое интересное место в фильме. Американцы сейчас так озабочены этой проблемой. Им интересно будет знать, что русских она тоже волнует!

Потом я согласилась в трех местах, что панорама может быть покороче. В результате в тот день мы сократили целых две минуты. Оставалось, по мнению Джерри, еще 13. Я же настаивала, что хватит и двух.

Роланд очень гордился своей машиной. Мне кажется, что он подобрал ее на свалке. Это была французская модель, названия не помню, на которой французские аристократы шиковали аж в 1968 году. Почему-то Роланду казалось, что жители Нью-Йорка так же, как и он, испытывают удовольствие, глядя на этот автомобиль. В салоне были продавлены кресла, а печка и дворники не работали. Все это можно было бы вытерпеть, пока на улице было тепло, но когда температура вдруг снизилась до нуля и пошел снег, я эту машину возненавидела. Я промерзла в ней так, что прилетела домой с тяжелейшим бронхитом, с высокой температурой и жутким кашлем. Этот кашель заставлял вздрагивать членов съемочной группы, и все понимали, как тяжело ездить в Америку, если человек возвращается оттуда таким больным и бледным. Все, кроме моего мужа, который безжалостно заставлял меня без конца переписывать сценарий.

В тот год, когда мы познакомились, Роланд решил попробовать себя в качестве фотографа. Он показал мне несколько каталогов, для которых он снимал моделей. Его любимой девушкой была восемнадцатилетняя манекенщица, которая без конца жаловалась Роланду, что приходится ездить по всему миру, сниматься на пляжах, а ей это так надоело.

— Все американские девушки безумны, — объяснял мне Роланд. — Вот посмотри на них, — он указал мне на энергичных Стефани и Люси, — они совершенно невменяемые. Носятся, носятся, работают, работают. Они же не живут! Вот моя девушка такая же. Знаешь, когда я познакомился с ее родителями, а у нее средняя американская семья, они не подозревали, что можно читать книги. Это я им подал такую мысль. Они попробовали, им понравилось, они были мне благодарны. Видишь, можно сказать, я несу культуру американскому народу.

Работать переводчиком Роланд согласился, чтобы оплатить квартиру Его фотоискусство не давало стабильных доходов, а квартира ежемесячно требовала 700 долларов…

В один из дней он привез меня в небоскреб, где расположен Интернациональный литературный центр. Там несколько комнат занимает русский отдел, где удивительно приятная русская женщина Вероника позволяла приезжающим из СССР набирать бесплатно столько книг, сколько они могли унести. Приезжающие уносили оттуда книги ящиками. Я до сих пор не понимаю, кто оплачивал всю эту халяву если в среднем изданная за границей русская книга стоила 15–30 долларов…

На следующий день у меня на завтрак опять был ужин, который я принесла из ресторана. На этот раз разнообразные ракушки с рисом. Несмотря на то что это национальное испанское блюдо — "паэлья", я не понимаю, какое удовольствие испытывает испанский народ, поедая его. Бесконечное ковыряние в ракушках для того, чтобы вытащить из них чье-то, величиной с горошину, тельце, а в рисе обломки раковин скрипят на зубах.

Роланд, Стефани и Люси опять пришли со своими завтраками-булками.

Чуть позже явилась женщина-журналист в ярко-красных колготках и короткой юбочке, что для ее пятидесяти лет мне показалось немного странным. Она писала для серьезной газеты серьезную статью о русской перестройке, и фильм "Маленькая Вера" был для нее элементом этой самой перестройки. Ей было интересно, как поменялась психология людей.

За всех людей в целом я не могла ей отвечать. Я рассказала ей про детей.

Сына нашего знакомого принимали в пионеры у Мавзолея Ленина. На Красной площади, на ветру детям повязали галстуки и повели к дедушке Ленину. Там одна девочка заплакала от ужаса, а сын наших знакомых был очень недоволен, что Ленин лежит, укрытый знаменами, и его плохо видно. Его надо было бы поставить и повыше, — мальчик недавно посетил с папой Биологический музей, видел там заспиртованных младенцев в банках на полке и отнесся к вождю мирового пролетариата, как к такому же экспонату.

Мою дочь сделали пионеркой внутри Монумента покорителям космоса. Учительница очень просила меня присутствовать при этом мероприятии, убеждая, что в пионерской клятве ничего плохого нет. А меня и убеждать не надо было, потому что я ничего не имею против красного галстука, он очень хорошо смотрится на унылой коричневой школьной форме. Самое смешное, что в тот год в последний раз в нашей стране принимали детей в пионеры.

Построив два класса парами, мы повели их к ракете. Путь пролегал мимо коммерческих киосков, стекла которых были завешаны календарями с обнаженными девушками. Свои огромные голые груди юные красотки поддерживали руками, словно это были большие мячи. Между пышными ягодицами виднелась маленькая ленточка, обозначавшая трусики. Оба класса радостно начали подталкивать друг друга локтями в бока, похабно хихикая.

— Дети! — всполошилась учительница, поздно сообразив, что повела их не той дорогой. — Дети! Посмотрите на меня! Давайте повторим стихотворение про красный галстук!

— Как повяжешь галстук, — нестройным хором откликнулись на ее призыв дети, — берегись его: он тебя задушит дома одного!..

На киностудии половину дня мы с Джерри мотали фильм на монтажном столе туда-сюда и никак не могли найти место, где можно было бы что-то вырезать.

Вечером Стефани повела меня на тусовку кинематографистов, делающих некоммерческое кино. Там по очереди ко мне подошли три девушки и радостно сообщили по-английски, что у них русские корни, их дедушки-бабушки приехали в Америку, из Харькова, Киева, Херсона и т. д.

— А сейчас я покажу тебе место, откуда открывается великолепный вид на Бруклинский мост, — интригующе сказала Стефани и потащила меня пешком по пустынным, темным, пропахшим рыбой улицам (неподалеку был расположен рыбный рынок) к каким-то баракам, которые давно надо было бы снести.

Фонари горели тускло. Свет автомобильных фар не слепил нас, потому что машины там не ездили. Стефани толкнула массивную дверь одного из бараков, и мы оказались в помещении, напоминающем мастерскую или гараж. Там забаррикадированный железными банками от пива и кока-колы чинил мопед пожилой мужчина в промасленном комбинезоне. Он с удивлением взглянул на нас.

Стефани что-то объяснила ему, и мы по скрипучей деревянной лестнице поднялись на второй этаж.

Там была кухня с ржавой газовой плитой и холодильником, сделанным в пятидесятые годы. Дальше, в комнате, изъеденная мышами мебель, покрытая толстым слоем пыли.

"Все ясно, — обреченно подумала я, — она действительно безумна. Сейчас она меня здесь убьет и бросит".