Корней Чуковский - Бородуля

В комнате спиной к двери стоял человек с револьвером в руке и рылся в каких-то бумагах. Девушка подбежала к нему и в одно мгновение нахлобучила ему на голову большое помойное ведро Сиволайнена. Человек выронил из рук револьвер. Зловонные и липкие помои залили ему лицо.

Тщетно пытался он сбросить с себя эту железную шапку. Увы! К ведру была привязана веревка, и Малявина со спартаковской ловкостью закрепила ее вокруг поясницы врага, так что ведро оказалось прочно прикрученным к его голове. Тычась во все углы, как слепой, он опрокинул лампу и разбил оконное стекло. Тогда Малявина могучей рукой схватила его за веревочный пояс, выволокла на крыльцо и дала ему такого пинка, что он плюхнулся с высоты девяти ступеней и зарылся головой в снег.

Расправившись с негодяем, Малявина поспешила к больному.

Он был в обмороке и лежал неподвижно, как мертвый.

Девушка распахнула окно. Через несколько минут он очнулся, дико взглянул на Малявину и вдруг закричал:

— Ты шпионка! Ты из той же шайки! Тебя послали сюда, чтобы ты украла мои чертежи. Уходи сию минуту! Уходи!

Но девушка не ушла. Она молча принялась за работу.

В комнате было холодно. Она затопила печь. Она вымыла посуду.

Больной с ужасом следил за ее действиями.

— Уходи! Уходи! Уходи! — беспрерывно шептал он тысячу раз подряд. В углу стояла какая-то небольшая машина, тщательно прикрытая брезентом. Наружу из-под брезента торчал изогнутый железный рычаг.

Малявина приблизилась к этой машине, чтобы стряхнуть с нее пыль, но больной закричал так отчаянно, словно его обожгли раскаленным железом:

— Не тронь! Не тронь!

Девушка покорно отошла от машины и стала заниматься стряпней. Но когда через час она поднесла тарелку бульона больному, он повернулся к стене и стал повторять:

— Уходи, я знаю, ты — отравительница!

Чтобы успокоить его, девушка сама отхлебнула из этой же тарелки и серьезно сказала:

— Видите, я осталась жива!

Он посмотрел на нее недоверчиво, но уже не сопротивлялся, позволил ей кормить себя.

— Я умираю от голода, — сказал он, оправдываясь.

— Я не ел почти четыре дня…

После еды он заснул. Когда на следующее утро девушка вошла к нему в комнату, он встретил ее гораздо приветливее.

Он долго рассматривал ее лицо, наконец произнес:

— Теперь я вижу, что вы не шпионка: у вас такое круглое лицо!

Она покраснела и стала поить его чаем.

Между тем незнакомец, сброшенный с лестницы Екатериной Малявиной, так отчаянно дрыгал ногами, торчащими из снегового сугроба, что казалось, будто у него, по крайней мере, сорок четыре ноги.

Наконец после мучительных усилий он выкарабкался из сугроба и, помчавшись туда, где, по его догадке, должны быть ворота, со всего маху налетел на забор.

Неизвестно, чем кончились бы все эти муки, если бы навстречу ему не попалась сестра Сиволайнена, которая как раз в это время возвращалась из города.

— Это наше ведро! — закричала она. — Зачем ты взял наше ведро? Отдай сюда наше ведро.

И, схватив незнакомца за рукоятку ведра, словно слепую кобылу, она повела его в Особый отдел, не обращая внимания на его проклятия и вопли.

Агент Особого отдела перерезал веревку, опоясывающую стан незнакомца. Ведро со звоном полетело на пол, и под ведром оказалось страшное, безумное лицо — всклокоченные волосы, отмороженный нос, искаженные ужасом губы.

Это был почтенный негоциант Ян Шельмовский.

И вот потянулись блаженные дни.

Малявина поселилась на Лахте, сняла комнату неподалеку от станции и ежедневно целыми часами носилась по взморью на лыжах. А вечером шла к Бородуле.

Бородуля по-прежнему с утра до ночи сидел на полу и складывал какие-то железные трубки, причем по-прежнему был похож на ребенка, играющего в кубики под наблюдением любящей няньки.

— Что это вы делаете, Емельян Емельянович? — спросила однажды Малявина, глядя на него с высоты своего табурета.

— Пустяки, Екатерина Сергеевна… Так… Модель… К осеннему сезону… Пустяки… Аппарат для борьбы с наводнениями.

— Неужели это возможно?

— Невозможного тут нет ничего. Особенно теперь, когда у нас в двух шагах Волховстрой…

Бородуля рассказал восхищенной Малявиной, в чем заключается его изобретение. Многого она не поняла, но главную суть уловила: у самого устья Невы ставятся конденсаторы огромной энергии, каждый в 50 тысяч лошадиных сил. Эти конденсаторы будут способны во всякое время создать искусственное движение воздуха, противоборствующее балтийским ветрам.

Малявина с благоговением взглянула на сидящего перед нею человека. Но Бородуля уже не слушал ее. Он снова погрузился в работу.

Однажды Малявина сказала ему:

— Расскажите мне вашу жизнь! Я ведь ничего о вас не знаю. Где вы родились? Как вы стали профессором?

— Я такой же профессор, как вы! — сказал он. — Все мое образование — кухонное.

— Кухонное?

— Да. Моя мать была кухаркой у мадам Кирпиченко, а я слизывал с тарелок объедки. Вот и все мое образование.

— А потом вы поступили в гимназию?

— Вот моя гимназия! — сказал Бородуля, потрясая в воздухе «Занимательной физикой».

— И больше вы нигде не учились? — спросила Малявина.

— Учился! — ответил Бородуля. — Учился в слесарной мастерской на Путиловском, в тюрьме на Шпалерной и окопах на Карпатских позициях.

— Вы были на войне?

— Да, я попал в плен, в лазарет, и познакомился там с Фаффендорфером.

— Фаффен…?

— Дорфером. Это знаменитый австрийский ученый! Как же! Неужели не знаете? Башковитый человек — Фаффендорфер! Мы лежали с ним рядом на койках, и он от нечего делать, от скуки целые дни подряд читал мне лекции по физике и химии. К тому времени я здорово научился говорить по-немецки.

И он опять с ребяческой хвастливостью взглянул на Малявину, после чего произнес какую-то длинную немецкую фразу, чтобы показать, как он хорошо говорит по-немецки.

— А потом? — спросила Малявина.

— А потом я попал в кабалу к этому… к Малатесте дель Бомба.

— К кому? — переспросила Малявина.

Но он не ответил. Он насупился и громко вздохнул. Очевидно, память о Малатесте дель Бомба была для него тягостным бременем.

Правый глаз у него нервно задергался, он махнул рукой. И вдруг захохотал.

— Чему вы смеетесь? — спросила Малявина.

— Здорово я раскокал вчера этих приезжих мошенников! — воскликнул он мальчишеским фальцетом. — Будут они помнить Бородулю!

Так Малявиной и не удалось узнать, каким образом Бородуля попал в кабалу к Малатесте дель Бомба.