Надежда Кожушаная - Разлука [=Зеркало для героя]

— Я рижанин, поэтому у меня такой акцент. — Сергей и Роза шли среди высаженных сегодня шахтерами саженцев. Вокруг было пусто. Роза слушала удивляясь, что с ней говорит ой серьезный и, видимо, уважаемый человек.

— В войну командовал разведротой на Первом Белорусском, сейчас вернулся к мирной профессии корреспондента. Как вас зовут, простите?

— Роза, — сказала Роза.

— В древности имя Роза означало тайну, тишину и покой. Значит, вы сама тайна, тишина и покой. — Наклонился и нежно поцеловал ей руку.

— Что вы! — Роза отняла руку. — Мы с вами и в кино не ходили. Нас люди вместе не видели.

— У вас сегодня хороший фильм, — оживился Сергей, — может быть, составите компанию?

— Помните, Джемс! — сказали с экрана. — Дружба народов России и Америки — это самый важный вопрос, который стоит сейчас перед человечеством!

Сергей рассмеялся во все горло, удивив Розу и зал.

— А ты не шахтер! — Слепой щупал руку Сергея, улыбался. — Издалека пришел?

— Что ты к человеку пристал? — сказала Роза. — Товарищ корреспондент первый раз в городе…

— Одно могу сказать твердо, Александр, — сказал Пшеничный слепому, — с такими тружениками, как вы, мы обязательно выдадим норму на гора! — Осекся…

…потому что из комнаты вышел и изумленно смотрел на него Немчинов. Подал руку:

— Немчинов. Андрей Иванович.

— Яак Йола, — ответил Сергей. Заканчивался трудовой воскресный день.

Поселок сиял огоньками и звуками человеческой жизни.

Они сидели за столом вчетвером. Слепой был взволнован, ерничал, как в прошлый раз. Роза подливала горилки, переживая за нищету перед «корреспондентом».

— Голову мне ломит, Роза! — сказал слепой.

Роза отмахнулась: она тоже была хмельная.

— Ну иди и спи. Такие гости враз: и товарищ инженер, и Яак… Попой лучше. — Сняла с комода баян, подала слепому, спела: — Вьется в тесной печурке огонь…

— А дай мне песню, корреспондент, — сказал слепой. — Есть такая песня, чтобы не про войну?

Сергей сделал знак: «Сейчас будет», налил, встал:

Пролог «Поэмы северных рек». Из последних газет.

Роза рассмеялась.

— Переложим на музыку, — сказал Сергей. — И песня будет жить века! Грандиозные планы должны иметь гимн!

— Роза, голову ломит! — Слепой сказал, почти крикнул: — Угарно, тягу проверь!

— Враги сожгли родную хату, — заговорил вдруг Немчинов. — Сгубили всю его семью. Куда идти теперь солдату?.. Кому нести печаль свою?

Слепой выпрямился и напрягся, запоминая слова и интонацию, заиграл, на ходу подбирая мелодию. Они с Немчиновым с трудом проговорили — пропели песню.

— Я знал, что такая песня должна быть, — тихо сказал слепой. — Как сказано: «Звезда несбывшихся надежд!» То ж про меня.

— Устал я, — неожиданно сказал Немчинов никому.

Он вышел во двор, вывел мотоцикл. Сергей вышел за ним.

— Кончай, Андрей… Я же не знал! Хочешь — ты оставайся, хотя я первый открыл! — Засмеялся, сдержался. — Или ты взрывать поехал?

— Завтра к матери зайди ночью, — сказал Немчинов, не глядя на Сергея.

— Андрей, если у вас серьезно, я уйду, я не козел. Это святое. Или благослови!.. А солдат ребенка не обидит.

Немчинов развернулся и выдал Пшеничному по лицу один раз, по-зэковски, так, что тот отлетел к сараю, сшиб по дороге козлы и заорал, ударившись головой о висячий железный замок:

— Ты что?! Сука…

Немчинов завел мотоцикл и уехал, не оглядываясь.

— Гуд бай, Америка. О! — орал Немчинов во все горло, взбрызгивая колесами мотоцикла грязь на дороге. На заднем сиденье за ним сидел пацан в красной разорванной майке — маленький Немчинов.

Сидел прямо, вцепившись кулачками в пиджак большого Немчинова, широко раскрыв глаза и крепко сжав зубы от неожиданного счастья: его катали на мотоцикле…

Они сделали круг. Немчинов с шиком подкатил к дому, где жила его семья, пацан соскочил с мотоцикла, побежал к матери за подзатыльником.

Андрей уехал, слыша вслед рев пацана и крик матери:

— Поселок обыскала, паразит! Я тебе пореву! Мало? Мало?.. Чтоб тебя мыши съели, паразит!

Немчинов стоял в кустах у дома Тюкина, как когда-то Тюкин у дома Пшеничных.

У калитки стояла черная «эмка».

Из дома вышел Тюкин. Его пригласили в машину. Он убеждал, говорил, смеялся, постепенно наливаясь краской. Будто случайно зацепился за калитку пальцем… Никак не садился, как будто самое страшное было — сесть. Его не пугали, не уговаривали, просто ждали, когда он выговорится, и, тоже будто случайно, отцепили его пальцы от калитки.

— Кому в голову могло прийти?! — говорил Тюкин. — Кто?! Он все-таки сел. Последнее, что услышал от него Андрей, был хохоток, дурацкий… Машина уехала.

Немчинов просмотрел сцену в ожесточенном молчании.

Мотоцикл стоял у холма. Андрей вынес из сарая ящик со взрывчаткой, привязал к багажнику мотоцикла. Сел на мотоцикл, просидел почти минуту, слушая тишину.

Подъехал к дому Розы, крикнул:

— Сергей! — Подождал секунду, крикнул еще: — Сергей! — И, так и не услышав ответа, уехал.

Сергей слышал крик и вышел все же, уже полураздетый. Огляделся по сторонам, но было уже поздно: он увидел…

…мотоцикл, карабкающийся на бугор, потом летящий вниз, кувырком, — и взрыв, осветивший бугор, сарай, черное небо, грязную землю.

Солнце опять повторило день сначала.

Сергей Пшеничный сидел в кладовке дома своих родителей. На лицо его падал тонкий лучик от окна.

— В этой кладовке, когда мне было тринадцать лет, я нашел две пачки папирос. Отец не курил, а про то, что мама курит, я не знал: она так никогда и не показалась передо мной с сигаретой…

Мать ходила по дому, пела, слушала радио, зевала вдруг протяжно.

— Но пачки я нашел и решил, что мама держит их для любовника, почему-то… Ненавидел ее! К отцу жался. А сказать не мог: мама все-таки…

— Ты подонок, Андрюша, хлызда, как говорили в Грушовке: ты сбежал. А я хотел тебе сказать: я понял! Раз этот бешеный день крутится без остановки, значит, надо, чтобы мы ничего не меняли здесь. Надо за целый день не сделать ничего. Травинки не помять. Тени не бросить.

— Здравствуйте, дорогие товарищи, — сказали по радио.

— Здравствуйте, — ответила мать. Сергей усмехнулся.