Патрик Уикс - Dragon Age. Империя масок

– Фелассан назвал тебя шевалье. – Вождь одарил его убийственным взглядом. – И сказал, что эти шевалье – лучшие из шемленских воинов. Быть может, я покажу тебе, на что способен подлинный мастер клинка.

– Такой, как вон те ребятишки, играющие с палками у твоего фургона? – Мишель подбородком указал на упражнявшихся по соседству воинов. – Тот, кого ты приставил обучать их, мешкает, когда отступает вбок. В настоящем бою я бы в два счета отрубил ему ногу.

Военный вождь долийцев и его спутники помимо воли оглянулись.

– Тебе стоило бы уделять больше времени обучению своих воинов… или ты сам не заметил этой проблемы?

– Ты оскорбляешь мой клан, – процедил вождь, занеся руку.

Мишель пренебрежительно фыркнул:

– Ты сам оскорбляешь свой клан – тем, что не способен держать себя в руках вопреки приказу своего повелителя. Я не нанес оскорбления ни вашему народу, ни вашей истории, ни вашему образу жизни – одной лишь кичливой шавке, забывшей о хороших манерах.

– Не важно.

Жесткая мозолистая ладонь наотмашь хлестнула пленника по лицу, и когда в глазах у Мишеля прояснилось, он увидел, что эльф опять усмехается.

– Знай свое место, шемлен, – бросил он и повернулся к воинам. – Глаз с него не спускайте. Если поведет себя подозрительно – убейте.

С этими словами вождь направился к своему фургону, а воины, бывшие при нем, остались сторожить Мишеля.

Мишель устроился поудобнее и стал ждать. Через некоторое время он принялся потихоньку работать мышцами, чтобы не дать рукам и ногам окончательно онеметь. Эльфийский воин – самый молодой, тот, который раньше почувствовал неловкость от речей вождя, – заметил эти упражнения, но ничего не сказал.

Праздность, не обремененная ни заботами, ни обязанностями, действовала расслабляюще, почти как молитвенный покой в стенах Церкви. Мишель позволил своему взгляду рассеянно блуждать по сторонам, наблюдая за повседневной жизнью долийского лагеря. Стряпухи приготовили обед: жаркое из дикого кролика с овощами и специями – и подавали его с крестьянским хлебом – Мишель распознал его и в тридцати ярдах. Крестьянский хлеб пекли из почти равных долей пшеницы, соли и жира, и в худые зимы он зачастую был у селян единственной сытной снедью.

Немало лет минуло с тех пор, как Мишель в последний раз ел такой хлеб. Сейчас, глядя, как старуха-долийка поливает свою порцию медом, он вспомнил мать и кусочек сахара, который она положила ему на хлеб, – она украла сахар в таверне, где работала. У Мишеля потекли слюнки, и он поспешно отвернулся.

Молодые воины закончили упражняться с мечами и взялись за луки. Вернулись охотники с добычей – тушами оленей и кроликов. Время шло, и Мишель вынужден был признать, что быт долийского лагеря отменно налажен и упорядочен и сам лагерь напоминает скорее армейский бивак, нежели то, что рисовало ему воображение, – пещеру, битком набитую остроухими бандитами. Никто не бездельничал, всяк был занят своими обязанностями, и, в отличие от военного лагеря, к тем, кого Мишель назвал бы обслугой, не относились с большим пренебрежением, нежели к воинам или охотникам. Эльфы, вне зависимости от их места в клане, весело перекликались друг с другом, обменивались приветствиями и дружескими подначками, точно члены одной большой семьи.

Мишель не мог бы сказать, когда на него начала воздействовать музыка, – лишь почувствовал, сидя и наблюдая за жизнью лагеря, как праздная расслабленность постепенно переходит в размеренный, умиротворяющий ритм. Музыка не исходила из какого-либо источника, не было ни мелодии, ни даже звука – одно только приятное убаюкивающее чувство, как будто его укачивали под колыбельную. Часть его разума в замешательстве отмечала, что уже весь лагерь вокруг движется в такт этому невидимому ритму, однако сознание Мишеля пребывало в покое и благости.

И показалось совершенно естественным, когда воин из числа охранявших Мишеля наклонился к нему и перерезал путы. Пустые глаза эльфа умиротворенно взирали на нечто, видимое лишь ему одному. Другой воин беспричинно улыбался, праздно, в медленном ритме покачиваясь из стороны в сторону.

Мишель встал, ни о чем не задумываясь и не испытывая ни малейшего страха. Юная целительница все так же занималась Селиной и сейчас растирала в ступке травы, что-то напевая под нос. Воины похлопывали себя по бедрам в такт все той же мелодии. Никого не обеспокоило, что пленник, которого они охраняют, поднялся на ноги, да и сам Мишель не чувствовал никакого беспокойства. Голос в недрах его сознания кричал, бил тревогу, призывая схватиться за оружие, однако Мишель оставил эти призывы без внимания и преспокойно двинулся прочь от фургона, у которого он еще недавно был привязан.

Он шел, бестрепетно повернувшись спиной к своим охранникам, ступая в такт песне без слов, которую напевала целительница. Долийские разведчики на краю лагеря словно и не заметили его. Женщина-разведчица насвистывала все тот же мотив.

Тропинка уводила от лагеря вглубь леса. Мишель шел неспешно, позволяя неслышимой мелодии вести его по извивам тропы пологим уклоном вниз. Наконец деревья расступились, и за ними обнаружилась небольшая прогалина.

Как будто Создатель, творя эту прогалину, зачерпнул рукой пригоршню лесной земли – и образовалось углубление в виде чаши, впадина, вероятно, ста футов в поперечнике. Посредине этой впадины виднелся круг камней, покрытых рунами, которые едва уловимо светились в послеполуденном свете. В центре каменного круга стоял человек – не эльф, а именно человек – в темном плаще. Он был невысок, лысоват, с жиденькой черной бородкой и блестящими глазками.

Незнакомец высвистывал тот же мотив, щелкая пальцами и ногой отбивая такт.

Мишель был уже почти у самого круга, когда руны на ближайшем камне ослепительно вспыхнули.

Музыка разом оборвалась, будто паутина, сметенная резким взмахом руки, и Мишель, содрогаясь всем телом, повалился на колени. Было так, словно он очнулся от глубокого сна и обнаружил, что вокруг идет жаркий спор. Все казалось чересчур резким и ярким. Трава под руками Мишеля была холодной и скользкой, и земля, казалось, шевелится, как живая.

– Хочешь, расскажу шутку? – спросил человек в круге.

Судя по легкому акценту, он вполне мог быть захудалым нобилем при дворе Селины.

Мишеля била дрожь, зубы неистово стучали. Он напряг мускулы, принуждая свое тело исполнять упражнения, которые шевалье обычно применял, противостояв дурманящим зельям или магии.

– Что… Что за…

– Сэр Мишель де Шевин заходит в таверну, – непринужденно продолжал незнакомец. – Кабатчик смотрит на него и говорит: «У нас тут эльфов не бывает». «Мне без разницы, – отвечает сэр Мишель. – Все равно они слишком тощие».