Трейси Чи - Чтец

– В те времена жил знаменитый китобой. Имя его теперь забыто, но не его дела. Он убил гораздо больше китов, чем все вместе взятые китобои. Говорили, что его корабль сделан из китовых костей, а пил он из костяного бокала, изготовленного из китовых зубов. Каждую ночь китобой смотрел, как великий кит плывет по небосклону, и думал: как бы много обычных китов он ни убил, он никогда не будет считаться величайшим в мире китобоем, если не убьет этого кита.

Девушка помолчала мгновение и продолжила:

– Много лет он готовился, и, наконец, желанный день настал. Утром, как только великий кит нырнул в море, китобой выпустил в него свои гарпуны. Великий кит попался. Но он был так силен, что продолжал плыть. Весь день он плыл через Келанну, таща за собой маленького китобоя.

С приближением ночи китобой приготовил свой корабль к бою. Но когда кит прыгнул в небо, гарпунные лини лопнули, и судно рухнуло в темное море. Многие из матросов упали за борт и исчезли в пучине. Это не остановило китобоя – он с остатками команды продолжил преследование… но было слишком поздно. Великий кит уже добрался до середины небосклона, и, хотя китобой преследовал свою добычу остаток ночи, солнце настигло его, и он вместе с кораблем растворился в его свете.

На следующую ночь на небе появились новые звезды: это был китобой, обреченный преследовать кита до скончания времен, и сам великий кит, спокойно плывущий через океаны и небеса.

Девушка говорила, а перед внутренним взором Лона вставали картины того, о чем она рассказывала. Он увидел силуэт огромного черного кита, плывущего меж звезд, заостренные гарпуны и летящий корабль. Он услышал, как рвутся лини и как корабль с шумом и грохотом падает в море. Девушка все еще держала ладони на его глазах, но Лон уже не ощущал их прикосновения. Вместо этого он чувствовал, что сам мчится сквозь звезды и брызги морской воды холодят его лицо.

– Когда ты смотришь на небо, видишь звезды? – спросила девушка, и Лон ощутил на своей шее прохладу ее дыхания.

Он представил себе яркие точки повествования, вспышки сюжетных поворотов.

– Я вижу историю, – ответил он.

– Открой глаза.

Открыв глаза, Лон увидел сотканное из света полотно; нити, из которого оно состояло, можно было проследить до самой основы, и там возникало лицо, тело, жизнь. В ярких лучах света – вся, одновременно во всех своих эпизодах – явилась ему жизнь человека. Эта сверкающая ткань была великолепной, простой и сложной одновременно.

Но потом он моргнул, видение исчезло, и он вновь остался один на один с черепом.

Девушка смотрела на него, и уголки губ ее приподнялись. Она улыбалась. Лон никогда до этого не видел ее улыбающейся. Это было волшебно!

– Наконец-то! – всплеснул руками Эрастис. – Ты творишь чудеса, моя милая!

Девушка слегка поклонилась библиотекарю и, ни слова не сказав Лону, покинула библиотеку. Лон смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом, ведущим в зал.

– Учитель! – проговорил Лон, обратившись к Эрастису. – Как ее зовут и чья она ученица?

Эрастис провел ладонью по обрезу лежащей перед ним книги, и шелест бумаги эхом отозвался под сводами библиотеки. Его карие глаза были полны сожаления.

– У нее нет имени, Лон. Она – Второй ликвидатор.

Лон упал в кресло. Он вспомнил молчаливость девушки, ее непостижимый взгляд, четкие, хореографически точные движения, в которых она упражнялась перед дверью. Это были боевые позы. Он почувствовал, как разрозненные впечатления начали складываться в полную и ясную картинку.

– Зачем бы ей изучать фрагменты из Остиса, как ты думаешь? – спокойным голосом осведомился Эрастис. – Скоро она займется изготовлением своего магического меча.

Лон вспомнил историю, которую ему рассказала девушка; вспомнил, как представил ее изящным великим китом. Он ошибался. Она была не китом, а китобоем. И, как в случае с тем китобоем, у нее даже не было имени. Ликвидаторы безымянны. Они знают, как выслеживать и убивать – и ничего больше.

От этой мысли Лону захотелось заплакать, хотя он ненавидел слезы и терпеть не мог, когда они затуманивали его взор.

– А можем мы на сегодня закончить? – спросил он.

Главный библиотекарь отложил фрагмент рукописи, который он изучал, и вздохнул. В его старых глазах блеснул свет.

– Да, Лон. Можем и закончить.

Лист за листом Танин бросала листы в огонь костра, наблюдая, как, подобно горящим языкам, они сворачиваются, съеживаются и превращаются в пепел. Вокруг нее, в клубах дыма следопыты смеялись неприличным шуткам, которые другую женщину заставили бы покраснеть от стыда. Танин, однако, вполне терпимо относилась к подобным рассказам; ей нравилось считать, что она – выше таких мелких переживаний, как стыд. В иные дни она и сама бы присоединилась к рассказчикам; она и сама могла запросто рассказать историю, да еще и похлеще тех, что звучали сегодня.

Но Танин была не в настроении.

Она провела пальцем по листьям, лежащим рядом с костром, читая: – Книга.

Нахмурилась. Почти год им потребовался, чтобы понять, что девушка с книгой все еще находится в Оксини, и еще четыре месяца, чтобы начать преследование. Теперь они уже близки к цели. Достаточно близки для того, чтобы Танин могла оставить свои обычные занятия и присоединиться к ликвидаторам во влажных джунглях лесной зоны королевства. Достаточно близки, чтобы она могла почувствовать притяжение Книги – так металлическая стружка чувствует притяжение магнита.

Через три дня они догонят девушку с Книгой.

Танин взяла лист с пурпурными прожилками и размяла его в пальцах. Эта девчонка, должно быть, написала это предложение не одну сотню раз. По мере того, как Танин и следопыты сокращали дистанцию, слова становились все более заметными: они были вырезаны на лежащих стволах деревьев, начертаны углем на камнях – словно девушка намеренно оставляла след, по которому ее можно было найти.

Для следопытов слова имели такое же значение, как сломанная ветка или вывороченный пласт земли – как свидетельство того, что девушка проходила именно здесь. Никакого другого значения они словам не придавали. И Танин поддерживала их в неведении относительно значения слов, как можно быстрее уничтожая каждую обнаруженную надпись, чтобы любопытство в ее спутниках не успело возобладать над их благоразумием.

Более всего Танин беспокоило безрассудство этой девчонки. Если родители научили ее писать, они должны были научить ее и большей осмотрительности. Они должны были объяснить ей, насколько опасны слова. Если они попадут не в те руки, это будет означать уничтожение всего, над чем они так настойчиво работали.

Танин собрала оставшиеся листья и швырнула их в костер, где они воспламенились и взлетели вверх как черные горящие страницы неведомой рукописи. Она проследила путь этих мерцающих огнем хлопьев через густой подлесок.