Джонатан Страуд - Кольцо Соломона

Пока я произносил эту прочувствованную речь, тень пристально смотрела на меня. Я сделал паузу, давая ей возможность выразить свое согласие, но она все так же по-змеиному покачивалась из стороны в сторону, не говоря ни слова.

– Нет, разумеется, ты не можешь не повиноваться приказам Хабы! – продолжал я. – Это понятно. Ты – такой же раб, как и я. Но прежде чем ты заточишь меня в эту бутылку, подумай вот о чем. Ожидающая меня судьба поистине ужасна – но твоя собственная, неужто она многим лучше? Да, я буду жалким узником – но ведь и ты не более чем узник, и когда волшебник вернется, ты вновь окажешься под его пятой и вынужден будешь влачиться за ним в грязи и в пыли! Хаба ежедневно и еженощно попирает тебя ногами! Такое обращение возмутило бы даже беса, не то что величественного марида. Вспомни Гезери, – продолжал я, поневоле увлекаясь этой темой, – уродливого, подлого фолиота, который гнусно нежится на своем облачке, в то время как тебя таскают следом за ним по камням! Тут что-то не так, дружище Аммет. Любому ясно, что это извращенное положение дел, и нам с тобой следует его исправить!

В целом определить выражение лица существа, у которого лица нет вовсе, довольно трудно. Однако же мне показалось, что тень погрузилась в глубокую задумчивость. Я почувствовал себя увереннее и подался вперед, к краю обсидианового круга, поближе к тени и подальше от хрустальной бутылки.

– Давай откровенно обсудим наше общее положение! – напрямик предложил я. – Быть может, если хорошенько порыться в точной формулировке твоего заклятия, мы обнаружим способ его обойти! Если повезет, я буду спасен, ты вырвешься на свободу и мы вместе погубим твоего хозяина!

Тут я сделал паузу – не затем, чтобы отдышаться (я не дышу), и не потому, что у меня кончились банальные, но убедительные аргументы (их у меня в запасе тысячи), а потому, что я был озадачен и разочарован: тень до сих пор молчала, как рыба. Я говорил вполне разумные вещи, но нависавшая надо мной фигура оставалась непроницаемой и по-прежнему раскачивалась из стороны в сторону.

Точеное лицо юноши придвинулось вплотную к очертанию тени. Я избрал тактику «проникновенной искренности», добавив к ней капельку «восторженного идеализма».

– Мой друг Факварл всегда говорит, – воскликнул я, – «Только вместе мы, духи, сможем одолеть людскую злобу!» Только вместе! Давай же докажем, что это правда, благородный Аммет! Давай вместе попробуем отыскать в условиях твоего заклятия лазейку, которой мы могли бы воспользоваться. И тогда, еще до завершения этого дня, мы уничтожим нашего врага, разобьем его кости и высосем из них мозг! [67]

Моя последняя реплика эхом разлетелась между колонн, так что бесовские огни замигали. Тень по-прежнему ничего не ответила, однако волокна ее потемнели, словно бы от какого-то сильного, невысказанного чувства. Наверное, это добрый знак… хотя, честно говоря, он может быть и дурным.

Я слегка подался назад.

– Может быть, тебе не нравится идея насчет костного мозга, – поспешно добавил я, – но в целом ты ведь наверняка разделяешь мои чувства! Ну же, Аммет, мой друг и товарищ по рабству, что ты скажешь?

И тут наконец тень встрепенулась. Она выскользнула из-за конторки и медленно поплыла вперед.

– Да… – прошептала она. – Да, я – раб…

Красивый молодой человек, который все это время изнывал от неизвестности, хотя изо всех сил старался этого не показывать, вздохнул с облегчением.

– Вот это хорошо! Вот это верно! Молодчина, Аммет! Теперь мы с тобой…

– Я – раб, любящий своего господина.

Воцарилась тишина.

– Извини, – сказал я наконец, – у тебя голос такой глухой и жуткий, я, кажется, не расслышал. Ты будешь смеяться, но мне показалось…

– Я люблю своего господина.

Теперь уже я умолк, как язык проглотил. Я осторожно пятился назад, а тень все надвигалась на меня.

– Послушай, мы точно говорим об одном и том же человеке? – неуверенно начал я. – О некоем Хабе? Лысый такой египтянин, довольно гадкий на вид? И глаза как мокрые пятна на половой тряпке? Не может быть! Ох… Кажется, может…

Тонкая рука, состоящая из черных кружевных нитей, внезапно вытянулась; заостренные пальцы ухватили меня за глотку и подняли в воздух, слегка придушив. Марид без труда стиснул мою шею так, что она сделалась тоньше стебелька лотоса. Глаза у красивого юноши вылезли на лоб, голова у меня распухла, ноги вздулись.

Рука тени поднялась, поднесла меня вплотную к силуэту головы. Она по-прежнему оставалась идеальным подобием Хабы: и форма, и наклон – все.

– Послушай, джиннишка, – прошипела тень, – разреши мне кое-что тебе объяснить.

– Ну да, конечно, – прохрипел я, – пожалуйста!

– Надо тебе сказать, – начал Аммет, – что я служу моему дорогому Хабе уже много лет, с тех пор, как он был бледным, тощим юнцом, послушником в подземельях под храмами Карнака. Я был первым великим духом, которого он вызвал втайне от всех, вопреки священным правилам жречества [68]. Я был при нем, пока он обретал силу, пока его могущество возрастало; я стоял у его плеча, когда он удавил верховного жреца Унега подле его алтаря и взял себе магический кристалл, который он носит и по сей день. Когда мой господин возмужал, его влияние в Египте было весьма велико, и оно бы, несомненно, возросло еще сильнее. Еще немного – и сами фараоны склонились бы пред его волей!

– Все это страх как интересно, – проговорил я опухшими губами, – однако же мне сложно расслышать тебя, когда половина моей сущности сдавлена у меня в голове. Не мог бы ты хоть чуть-чуть ослабить хватку?

– Однако дни славы Египта давно миновали, – продолжала тень, еще крепче стиснув мою шею. – Ныне Иерусалим воссиял превыше всех стран, ибо здесь пребывает Соломон со своим Кольцом. И вот мой господин прибыл сюда, дабы служить его трону, а в один прекрасный день, который рано или поздно наступит, добиться и большего. И на протяжении всех этих лет безмолвного ожидания я пребывал при нем.

Аура марида давила мою сущность. Перед глазами мелькали беспорядочные вспышки. Певучий голос звучал то громче, то тише, то снова громче. А рука сжималась все сильнее и сильнее…

– Да, Бартимеус, ты прав: все это время я был его рабом. Но я оставался рабом по доброй воле, ибо чаяния Хабы – это и мои чаяния, его радости – и мои радости тоже. Хаба быстро убедился в этом, ибо я помогал ему в его экспериментах, которые он ставил в своих личных покоях, и тоже забавлялся с узниками, которых он приводил. Наш дух, его и мой, – единой природы… Извини, это ты сейчас пискнул?

Наверное, я. Я чувствовал, что теряю сознание. Я уже с трудом понимал, что он говорит.

Тень небрежно взмахнула рукой и разжала пальцы. Я кубарем отлетел на середину круга, рухнул ничком на холодный обсидиан, немного проехался по нему и остался лежать неподвижно.