Джонатан Страуд - Кольцо Соломона

Фолиот выпучил глаза и издал глухое, хриплое бульканье, которое почти заглушили дым и пар, хлынувшие у него изо рта. Его тело распухло, дергающиеся конечности застыли. Ашмира швырнула его на пол. В нем что-то долго шипело, дергалось, лопалось, пока наконец от фолиота не осталась лишь почерневшая оболочка, которая осела и исчезла.

Девушка обернулась к египтянину, но тот уже отошел от края и окровавленными руками шарил у себя на поясе, где висела многохвостая плетка. Он взмахнул плетью, но движение вышло слабым и бесполезным. Из хвостов плети вылетели желтые языки магии, они оставили следы на камнях, но до Ашмиры не дотянулись – та вовремя успела отпрыгнуть подальше.

Волшебник уставился на нее. Глаза у него туманились от боли и ненависти.

– Прыгай, прыгай, девчонка! У меня есть и другие слуги! Сейчас я их всех созову! А когда вернется Аммет…

Он замахнулся, словно хотел ударить еще раз, но отвлекся на раненую руку, из которой по-прежнему хлестала кровь. Он попытался замотать обрубок краем своего одеяния.

Ашмира подумала о Бартимеусе, который сейчас спасается бегством, преследуемый тенью. Если это и впрямь марид, как говорил Бартимеус, джинн с ним долго тягаться не сможет. Скоро, очень скоро его догонят и убьют, и Кольцо вернется к Хабе. Если только…

Если действовать быстро, она, может быть, еще успеет спасти своего джинна, а вместе с ним и весь Иерусалим!

Но у нее не осталось ни одного кинжала. Ей нужна была помощь. Ей нужен был…

Там, за спиной, – арка, ведущая в царские покои!

Ашмира повернулась и бросилась бежать.

– Да-да, беги! Беги, пока можешь! – кричал вслед Хаба. – Я все равно тебя найду, как только созову своих рабов. Бейзер! Хосров! Нимшик! Где вы? Сюда! Ко мне!

После всей суматохи, после тьмы и дыма снаружи мирный, сияющий интерьер золотого зала выглядел странным, каким-то нереальным. Здесь, как и прежде, курился бассейн, заманчиво сверкали на блюдах зачарованные яства, клубилась молочно-белыми разводами поверхность магического кристалла. Ашмира собиралась пробраться мимо, не глядя на все эти Чары, но вдруг замерла как вкопанная.

На дальнем конце зала стоял человек.

– Я вижу, у нас кое-какие проблемы? – спросил Соломон, царь Израиля.

Брось его в море. Брось его в море. Звучит проще простого. И это действительно было проще простого, как и все приказы девчонки. В принципе. Сложно было сделать это живым.

От Иерусалима до побережья – сорок миль по прямой. Недалеко, казалось бы. Обычно феникс способен пролететь это расстояние минут за двадцать и еще по дороге остановиться перекусить и полюбоваться видами [111]. Но обстоятельства были не совсем обычные. Точнее, совсем не обычные. Дворец пылал, планы все еще содрогались после вторжения полчищ духов, судьбы мира висели на волоске, а я держал в клюве Кольцо Соломона.

Ну, строго говоря, в клюве я держал отрубленный палец Хабы, на котором по-прежнему было надето Кольцо. Я пощажу чувства брезгливых читателей и не стану вдаваться в дальнейшие подробности.

Скажу только, что палец дымился, как сигара. Маленькая, надломленная сигара с золотым ободком ближе к горящему концу. Ну, представили? Вот и отлично.

Ну и палец был еще теплый и поначалу немного кровил, но об этом я уж упоминать не стану.

Довольно будет сказать, что в целом это была не самая приятная часть тела, какую мне когда-либо приходилось носить [112], но тем не менее он был мне полезен. Мне не приходилось прикасаться к Кольцу, что избавляло меня от значительной части сопутствующей боли.

Не то чтобы это имело значение. Потому что по пятам за мной несся Аммет.

Феникс промчался через руины Соломонова дворца, держась тех зданий, которые сильнее всего пострадали во время короткой атаки Хабы. Казалось, половина дворца была объята пламенем, в то время как все остальное окутывал густой смог высвободившейся магии. Смог был серый, но в нем все еще мерцали следы заклинаний; оперение у меня ныло, пока я петлял среди них, уворачиваясь от самых крупных сгустков. Многие подобные сгустки висели вплотную к разбитым куполам и башенкам, превращая их в какие-то тающие воздушные замки. При случае они могли сделать то же самое и со мной. В целом было бы куда удобнее взмыть вверх, в чистое небо, но я пока что боролся с искушением. Прятаться в смоге было сподручнее, и, возможно, он помогал хоть отчасти скрыть ауру Кольца [113].

И то и другое было существенно, если я собирался прожить чуть-чуть подольше.

Тени я пока что не видел, но слышал сквозь дым хлопанье крыльев. Хлопанье приближалось. Надо как-то избавиться от погони… Феникс шмыгнул между двух рушащихся стен туда, где смог был гуще всего, нырнул в пролом на месте окна, пронесся вдоль пылающей галереи и повис под потолком, прислушиваясь.

Тишина. Только поскрипывание стропил. Древние статуи – герои, богини, звери и джинны – медленно обугливались в пламени.

Феникс с надеждой склонил голову. Может, он все-таки отстал? Есть надежда, что Аммет заблудился в смоге и устремился на запад, к побережью, тем путем, которым должен был лететь я. Может быть, если полететь из дворца на север, а потом свернуть на запад через кедровые леса, я еще сумею добраться до моря…

Я спорхнул вниз и полетел через зал, стараясь держаться поближе к огню и дыму. В конце зала я свернул направо, в Шумерскую галерею, вдоль которой выстроились холодные каменные ряды древних царей-жрецов – всех их я знал и служил им [114]. В конце галереи маячило большое квадратное окно, через которое можно было вылететь на север. Феникс прибавил ходу и…

И благодаря этому чудом увернулся от Взрыва, оставившего воронку в полу позади меня. Одна из статуй внезапно ожила, распрямилась; Иллюзия, скрывавшая тень, слетела с нее, будто плащ. Цепкие руки потянулись следом за мной, вырвали огненные перья из моего хвоста. Я извернулся и понесся по залу языком рыжего пламени, отчаянно петляя между машущих в воздухе ленточных рук.

– Бартимеус! – послышался позади мягкий голос. – Сдавайся! Брось Кольцо, и я пощажу твою жизнь!

Я ничего не ответил. Это невежливо, я знаю. Но у меня, видите ли, клюв был занят. Мгновением позже я вылетел в окно и устремился во тьму.

Вот вы что делаете во время погони не на жизнь, а на смерть? Мчитесь сломя голову? Забываете обо всем на свете? Поддаетесь панике? Ну да, логично. Но я лично в таких случаях предпочитаю предаваться раздумьям. Самая подходящая обстановка, чтобы поразмыслить. Кругом тишина, вы один, все прочие ваши мелкие проблемы кажутся несущественными, и можно спокойно подумать о главном. Разумеется, на тот момент самое главное – это остаться в живых. Но это только первый пункт. Порой остается время и на то, чтобы трезво взвесить разные другие вопросы.