Дмитрий Всатен - Книга 1. Людомар из Чернолесья

Возрыдал я тогда. Впервые с младенчества возрыдал. Понял я, как с моим народом обойдутся. Комта же возненавидел, хотя заранее узнал, какая участь его ждет. Те саарары перенесли меня далеко вглубь Десницы Владыки. Великие воды омыл их корабль и оказался я на чудесной земле, которой не было продолжения, ибо всюду омывала ее вода. Там я набрался жизни; там же видел, сколь велика сила, которая пошла во Владию. Много, много кораблей проплывало мимо той земли. Тучами проходили они, сокрывая бортами своими сами воды. Кого только не видел я на их бортах: неведомые до того изделия, живность разная и войска, войска, войска… Столько войск не могло и привидеться в самом дурном сне.

Саарар, который заботился обо мне, Эмпорош, говорил про оридонцев, что пришли они из Темных земель, куда не ступало копыто коня саарара. Силы их безмерны, ум их велик. С таким противником будет тяжело сражаться. Всякий раз на закате он оплакивал все новых павших, коих доставляли ему на ту землю. Тысячи тысяч. Говорил он: «Извести нас хотят они так: чтобы мы один против другого шли и резались. Но они не ударятся в битву, в стороне будут стоять. Силы будут сторожить свои, хранить. После только войдут в битву». Как же хорошо я помню эти его слова! Пусть саарарские боги говорят с ним ласково. Пусть ублажают его, ибо даже в минуту смертельной опасности не предал он своих, хотя и предал, излечив меня.

Да, он погиб здесь, со мной и тобой. Ты этого не помнишь? Эмпорош был храбрый, сильный воин. Но стрела не отделила героя от предателя. Рука собрата его, саарара, не дрогнула, когда бил он по тому, кто сберечь хотел народ саарарский. У Меч-горы мы передали его богам.

Он возвратил меня во Владию. Он завещал мне отогнать оридонцев туда, откуда они пришли. Не смог… не смог я… – Глыбыр нахмурился и отвел лицо в сторону. Оранжевые отблески рочиропса играли на его глазах, плясали в слезах, наполнивших их.

– Комт погиб здесь же, на Острокамье. Мой сын убил его. Гедагт убил его. Я этим горд. Я отмщен. Но предательство его страшнее смерти, ибо оридонцы все еще здесь, во Владии.

Когда мы с Эмпорошем прибыли сюда, Эсдоларг был еще брездскою твердыней. Оридонцы собрали в землях наших всех, кто мог держать оружье, и погнали их на нас. Все повторилось, как и тогда, в Деснице Владыки. Увязли мы в рубке против своих, растеряли силы, погубив многих. Лишь только после этого ввязались они в битву. Мы были биты, но… не это меня гложет. Мои две глупости сгубили много жизней. Война то. Так бывает. Единственное, что не могу себе простить: не понял я тогда, не уяснил, возгордился в силе своей, в дурости своей, что драться можно, что силы есть… не понял я, что лучше отступить. Все повторилось так же, как и было, а я то не увидел. Был слеп от злобы.

Возненавидела меня Владия, как побивателя собратьев. Оридонцы… оридонцы… Не занимать ума им. Хитры, коварны… не занимать ума.

Эсдоларг отдали они брездам и пасмасам. Я отошел сюда. На перевале переморозил руку, и отсекли уж всю. То боги мне сказали, чтобы думал я мозгами, а не руками воина. Тогда я только понял это.

Немало брездов перешло ко мне. Немало пасмасов, холкунов. То были отцы тех воинов, которые стояли в чертогах Славы, где принимал тебя вчера. А после Эсдоларг опустел. Прогнали оридонцы мой народ и из него. Лишь от тебя узнал, куда изгнали. Теперь там саарары и всякие отбросы от народа моего.

Когда предстал передо мной ты, возликовал я в душе, ибо слова твои о том, что Владия жива… народ мой жив, вознесли меня к ногам богов от счастья. Ты стал мне лучом света в вечной мгле. Ты говорил мне о жизни на Синих Равнинах. С тобой я знал, что надежда еще есть.

Эсдоларг был единственным препятствием мне для прохода на Синие равнины. Бивал не раз я саараров. Но силы их все прибывали, мои же убывали. Когда же появились грирники, то даже и они могли теснить нас. Теперь нет сил даже и на них… и нет надежды. Ты рассказал мне, что дети тех, кого предал я… да-да, это я предал их своей дуростью, своею пылкостью и ражем боевым… дети преданных мною уже не знают прошлой жизни, клянут ее во всем. И что рабское друг к другу положение лишь радует их безмерно. За справедливость держат они преклоненье пред оридонцами и дебами, и нет понятия, кто же из них сильнее – первые либо вторые. Ты говорил мне про тот разбой и побивание, которое устроили саарары над народом моим; про города, больше похожие на муравейники; о Чернолесье избиваемом безжалостно во имя дебов…

Все помню. Каждое слово твое во мне кричит. И потому так больно мне и без раны. Больно так, что иной раз и невыносимо!..

– Маэрх, поднимайся. Мы идем дальше. – Людомар открыл глаза. Он задремал, и Лодену пришлось расталкивать его.

***

К ночи они вышли, наконец, на колейную тропу. Она была промята в земле колесами телег, скрип которых слышался вдалеке даже и сейчас.

– Закроют врата. Не успеем, – сказал Унки. – Последняя телега. Я ее слышу.

Отряд ускорил шаг.

Низкорослые кущи деревьев и кустарника на склонах холмов превратились из жизнерадостно-зеленых манящих под свою сень сводов в черно-синие неприветливые убежища для всякой нечисти.

Лоден, шедший в середине отряда каждый раз испуганно озирался по сторонам. Холкуны также выглядели обеспокоенными. И только брезды также размеренно отмеривали трапу своими широкими тяжелыми шагами.

– Ты когда-нибудь дрался в пещерах? – услышал людомар голос одного из брездов. Память тут же отнесла охотника на много дней назад…

– Ты дрался в пещерах когда-нибудь? – спросил его тогда Глыбыр. Они вместе медленно прохаживались по долине Последней надежды. Как и всякая последняя надежда долина была убогой и серой; как и всякое «последнее» она была чрезвычайно маленькой и запиралась со всех сторон массивными скалами.

– Я не помню. Ты скажи.

– Не помню и я, – прокряхтел брезд и кашлянул. Он припадал на ногу и всем телом опирался на людомара. Уже через десяток шагов такой прогулки у последнего онемело плечо. – Когда-то отец мне задал такой вопрос. Я тогда не понял его наказ. Он мне наказал никогда не драться в пещерах. Почему, просил его я. Он мне ответил: «Пещеры созданы сжимать. Когда загонишь себя туда, не сможешь надеяться ни на богов, ни на себя, но лишь на камень. Каждый новый поворот будет для тебя открытием». Понимаешь ли ты?

Сын Прыгуна покачал головой, нет, не понимаю.

– Мы сейчас в пещере. Все. Я слишком поздно понял, что значили слова отца. Я привел всех вас в эту пещеру.

– Мы здесь укрылись…

– Нет, не о том. – Брезд нахмурился и сильно сжал плечо охотника. – Не о том я говорю. Там, в Деснице, передо мной лежала прямая твердь. На много полетов дремсских стрел. Воля передо мной лежала. На таком просторе моя многотысячная армия была похожа на песчинку, бросаемую ветрами в разные стороны. Кхм… После поражения от оридонцев, оказался я на острове, который омывали Великие воды. В тот момент мне бы и понять намек богов. Но я не понял.