Дмитрий Всатен - Книга 1. Людомар из Чернолесья

Воины переглянулись. По их лицам было видно, что они поражены сообщенными им сведениями. Кин знал, что уже к вечеру его слова, густо сдобренные несказанными им подробностями и кучей вымыслов, пойдут гулять по Кругу Клинков, а после перемахнут через высокую стену академии и выльются благодатным для желающих чудес ушей потоком на улицы Оридана.

Друзья просидели за яствами до вечера, несколько раз сменив блюда и сами заведения. Всего яснее в свой первый день пребывания в Оридане Кин понял, что бывшие друзья больше никакие ему не друзья. Он вдруг отчетливо осознал, насколько далеки они теперь от него – эти погрязшие в городском болоте, в этом состоявшем из тщеславия, слухов и напускном благополучии болоте, где они были всего лишь слизняки. Они верили всему, что им говорили; они не удосуживались включить хотя бы частичку мозга, когда Кин говорил с ними о трагедиях оридонцев во Владии. К концу дня Кин невзлюбил их. Он невзлюбил Олка и Фаза потому, что они презирали его. Презирали и даже не сумели скрыть это. Их слова о том, что оридонцы во Владии полные бестолочи и неспособны даже биться, были невыносимы вдвойне еще и по причине того, что слышать такие слова от воинов, которые были таковыми только по чину, но уже много лет как не поднимали в руках ничего тяжелее трапезного ножа, – слышать это от них было оскорблением. Оскорблением лично для Кина; оскорблением памяти тех его товарищей, которые пали в битвах во Владии и за Владию.

Домой он вернулся поздно ночью.

– Ты пришел, муж мой, – поднялась ему навстречу Смана.

Завидев ее, Кин улыбнулся. Слава всем богам, которые существуют под этими небесами, что самое дорогое для него существо не изменилось ни капельки.

– Смана-Кин, ты ждала меня? – он подошел к ней и обнял.

Она обвила свои руки вокруг его шеи.

– Жаль, что у нас нет столько рук, как у вас, – промурлыкала она. – Я бы хотела чувствовать тебя не двумя, а четырьмя, шестью, десятью руками. – Смана прижалась к Кину и облегченно выдохнула. – С тобой пришли в дом радости, – она отстранилась и заглянула ему в глаза.

– Как долго ты со мной, но еще находишь чему радоваться, – сказал он.

– Лишь считанные дни с тобою мы, муж мой, – она прильнула к нему. – Когда ты там, я не живу.

– И даже дети не отрывают тебя от мыслей обо мне? – Кину было приятно от ее слов и оттого потеплело на душе.

– Даже и они. Еще сильнее думать начинаю, когда на них смотрю. Уто-Кин так похож на тебя, заметил ли?

– Нет. Не похож. Уж вглядывался.

– Похож. Я знаю. Вот здесь, – она дотронулась до подбородка. – Все точно так же. А когда злится, то, как и ты смотрит, вот так и губы тянет вверх.

Они рассмеялись.

Да, страсть прошла. Она ушла бесследно, исчезла, испарилась. Кин думал, что далее, после нее уж ничего не будет, но пришло нечто новое и еще более прекрасное. Пришла любовь во всей ее красе. Пришло чувство, обрамленное заботой друг о друге, покоящееся на уважении, ласке и теплоте.

– Завтра придет мальчик-чтец, – проговорила Смана. – Готовься ко сну. Я сделала тебе горячую воду. Омойся.

– Ты помнишь, – улыбнулся оридонец, но умолк, ибо лицо жены поморщилось.

– Морщинка, – прошептала она, проводя теплым тонким пальцем промеж его бровей. – А вот еще одна, – и ее палец скользнул по переносице. – И этих тоже не было, – горестно вздохнула она, ведя рукой по глубоким морщинам от носа к кончикам губ. На глазах ее появились слезы.

– Смана-Кин, – он мягко притянул ее к себе, – ты не должна этого делать.

– Не буду, – глухо проговорила она с его груди. – Но всякий раз, как я представлю, что с тобою было, и от чего проявилися они… морщины… мне страшно… сразу страшно и больно за тебя.

Он обнял ее и оба надолго замолчали.

***

В темном коридоре, предварявшим дом каждого оридонца, послышались тяжелые, но стремительные шаги.

– … Совет повелел услужить желанию Конклава и переложить сию сумму в казну Конклава. Хузвур-абола повелел все перечисленные дебы… – говорил мальчик-чтец городских новостей, которого наняла Смана, ибо у каждого уважающего себя оридонца должен был быть свой утренний чтец.

Семейство Кин было не из бедных, а потому нанимало только утренних чтецов. Семейства победнее нанимали дневных, а уж совсем бедные – вечерних и ночных чтецов. Как правило, чтецами служили мальчики-пасмасы или холкуны, коих привезли в Оридонию исключительно для этих целей. Они служили своим господам за еду и приносили неплохую прибыль.

– Хузвур-абола, Хузвур-абола, как надоел мне этот самомнящий старикашка! – прогремело под сводами родового дома Кина с такой силой, что хозяева вздрогнули.

Кин с удивлением посмотрел на бесцеремонно вторгшегося в его дом воина. Его возмущенный взгляд остановился на пасмасе-дворецком, который стоял подле воина, удерживаемый им за шиворот, и всеми мышцами своего лица пытался передать, что не виноват.

– Чего уставился, не узнал ли? – рявкнул воин.

Тут только глаза Кина стали смягчаться, и он улыбнулся.

– Бодрагбар, – проговорил он, поднимаясь и раскрывая объятия вошедшему.

Они долго мутузили друг друга и давили в объятиях. Смана счастливо смотрела на эту сцену. Сколько лет она не видела двух лучших друзей в объятиях друг друга.

– Иди, иди, – движением руки прогнала она чтеца и поднялась: – Бод, почему не предупредил меня, что придешь? Я приготовилась бы.

– Раньше не предупреждал, чего же сейчас… охо!.. начинать. Силен! Силен еще ты, Кин. Не все силы из тебя девки владянские высосали. Прости, Смана. Не подумал я.

– Не обижаюсь. Помню, какой ты. Да и не было ничего у Кина во Владии. Знаю про то.

– Чего же так!? Мы в Оридане веселимся и пробуем все, что можно.

– Когда бы ты увидел тамошних девок, – хохоча, проговорил Кин, – ты бы отказался пробовать.

– Суховаты? Маловаты?

– А еще грязноваты и туповаты, – добавила Смана. Она улыбалась.

– Ну, к грязям нам не привыкать, а вот за тупость… ох! Опять сдавил. Не дави так, рану разорвешь.

– Чего же не сказал! – тут же бросил его Кин.

– Чего ж теперь, на каждом углу о том орать. Не млад я для этого. Да и эта рана не такая, о которой визжать можно! Кабы в бою получить, а то напоролся в переулке на угрюмого орида.

– Принести ли чего тебе, Бод.

– Вина бы мне какого…

– Сейчас принесу.

– Ну, говори! – ущипнул Кина Бод, когда жена вышла. – Правду говори!

– Хороши!

– Охо-хо-хо! Я так и знал. Но ладно. Чего еще сказать есть мне?

– Война, а больше ничего не скажешь.

– То просто и ничего необычного. Везде война, – отмахнулся Бодрагбар. – Но я не только за этим пришел, – прошептал он быстро и серьезно. – Зовут тебя…

– Вина, – вошла Смана, – и мяса – все, что достойно орида! – Она поставила большое блюдо, доверху наполненное мясом, а пасмас принес кувшин вина.