Варвара Шихарева - Чертополох. Излом

– Это всё было ради тебя, мальчик мой!

Отчаянный вопль хлестнул Олдера, словно плеть. Он вздрогнул всем телом, но потом, не одарив мать ни словом, ни взглядом, ушёл прочь со двора…

Это была их последняя встреча. Со слов отца Олдер знал, что мать живет в дальнем имении под неусыпным надзором жриц, но никогда не выказывал даже малейшего желания её навестить.

Так шли годы. Затем Олиния, каким-то образом узнав о смерти Гирмара, прислала сыну письмо, в котором умоляла его о встрече, но уже переживший Реймет Олдер, прочитав четыре неровные строки, немедля отправил весточку от матери в огонь, а в имение для усиления надзора послал новых людей – тех, кого нельзя было взять ни жалостью, ни подкупом. И неудивительно. После смерти Дари Гирмар и Олдер, разделив одно горе на двоих, сблизились по-настоящему, так что Олиния, называя в письме к сыну покойного мужа «несправедливым деспотом» и обвиняя Гирмара в том, что он разлучил её с Олдером, совершила очередную ошибку.

Еще через несколько лет она, так и не дождавшись ответа от сына, тихо умерла, и Олдер велел перевезти тело матери в семейную усыпальницу Остенов – там Олиния и обрела последний покой – в самом дальнем углу, под лишённой украшений мраморной плитой… Так или иначе, но она тоже была одной из Остенов, и Олдер отдал ей причитающийся долг – не как матери, а как носительнице родового имени…

Мысли о родовых обязанностях и долгах заставили Олдера вернуться из воспоминаний в настоящее – за окном медленно тускнели звёзды, ночь воспоминаний подходила к своему концу, и рассвет нового дня был уже не за горами. Тысячник вернул на доску серебряного конника, которого до этого бездумно крутил в пальцах, и невесело усмехнулся.

Дорин уже несколько раз – то в шутку, а то и с самым серьёзным лицом – намекал Олдеру, что он, расставшись наконец со своим статусом вдовца, мог бы помочь Остенам в заключении нового, выгодного для них союза. В конце концов, долг перед родом никто не отменял, да и самому Олдеру в этом случае ничем не придется жертвовать. Во многих знатных семействах уже подросли очаровательные юницы, не уступающие в красоте его покойной супруге. Тысячник на подобные намёки всегда отвечал отказом, находя для своего нежелания вступать в новый брак тысячу и одну причину, но никогда не открывая истинной сути своего затянувшегося одиночества. На самом деле Олдер просто не верил, что чужая женщина сможет принять его Дари, заменив ему мать, а ещё Амэнский Коршун всерьёз опасался того, что новая жена, родив своего ребёнка, попытается расчистить для него дорогу к наследованию за счёт Дари. А как он уследит за супругой, если из-за службы Амэну месяцами не появляется дома?..

Тряхнув головой, Олдер встал со своего места и, вновь подойдя к спящему Дари, огладил его встрепанные волосы самыми кончиками пальцев, прошептав:

– Спи спокойно. Второй раз я ошибки не допущу.

Мои сборы и прощание с Дельконой не заняли много времени – уже через два дня я была в дороге. Свой путь в Мэлдин мне предстояло совершить в одиночестве – я не захотела ни прибиваться к путешествующим между храмами богомольцам, ни искать себе место среди идущих по тракту купеческих обозов, хотя их было немало. Как только между Амэном и Крейгом установилось очередное перемирие, купцы поспешили возобновить свои старые связи и начали торговать с утроенным рвением – барыши им были нужны уже сейчас, а сколько продлится очередной мир, не взялись бы гадать даже храмовые оракулы. Я бы, во всяком случае, точно не стала загадывать сроки.

Матерь Вериника, узнав о таком решении, попеняла мне за излишнюю самонадеянность, но, поняв, что я не уступлю, махнула рукой, так что теперь я не торопясь ехала по Винному тракту – свое название он получил именно из-за того, что по нему в Крейг и попадало амэнское вино – сколько бы мои соотечественники ни накопили обид к южанам, отказаться от даров их виноградных лоз они не могли.

Поскольку весь путь мне предстояло проделать верхом, я вновь была в привычной мужской одежде, но мою принадлежность к служению Малике выдавал дорожный плащ – плотный, серый, с чёрной рунической вышивкой по краям. Это же подтверждал и освящённый Матерью Вериникой знак Младшей Жрицы – она вручила его мне перед самым отбытием вместе с письмами Матери мэлдинского святилища, пояснив свое решение тем, что я его вполне заслужила хотя бы за своё знание трав и навыки лечения. Кроме этого, такой знак откроет мне доступ к сокровенным знаниям Мэлдина, которые вряд ли станут доступны обычной послушнице, да и моё путешествие в статусе жрицы будет более безопасным.

Беспокойство Матери о моей безопасности стало причиной еще и того, что к скромным пожиткам травницы прибавился солидный запас дорогих и очень сильных зелий, а в перемётных сумах хранился необходимый для долгого путешествия скарб. Большую часть данных мне в дорогу вещей я, отделив, оставила в храме, невзирая на укоризненный взгляд Старшей. Так же я поступила и с вручёнными мне монетами – привыкнув довольствоваться малым, я не собиралась изменять этой привычке.

Уведённый мною у амэнцев вороной красавец-конь тоже остался в храмовой конюшне. После недолгих колебаний я сменила его на молодую кобылу гнедой масти – выносливую и не норовистую. Хотя встреча с настоящим хозяином жеребца представлялась мне маловероятной, я уже давно убедилась в том, что Седобородый, являясь хозяином наших жизненных путей, любит сталкивать людей на узкой тропке, и решила не испытывать судьбу.

Отрезок пути до границы с Амэном прошёл тихо – на дворе как раз стояла чуть прохладная, но ясная погода, а на дорогах всё было спокойно. Небольшие задержки были у меня лишь пару раз – на одном из постоялых дворов приняла неожиданно начавшиеся роды у купеческой жены да в одной из деревенек провела несколько дней возле сильно простудившейся малышки. Вышивка на моём плаще не только защищала, но и обязывала, впрочем, эти обязанности были мне не в тягость. Разве что у постели девчушки, чем-то неуловимо напоминающей Мали, мне взгрустнулось – оглаживая пушистые волосы малышки, я осознала, что где-то в глубине моей души всё ещё теплилась потребность оберегать и лелеять, вслушиваться в тихий лепет ребёнка и отвечать на его улыбку своей, да только что теперь об этом было говорить!.. Мали я потеряла, а для того, чтобы взять под опеку сироту, следовало хотя бы найти себе постоянное пристанище, а не временное убежище.

Эти мысли привлекли за собою и другие – мне вновь вспомнились слова Матери Вериники о Ставгаре и мой разговор со Славрадом. Видно, зря я не отдала Владетелю до сих пор хранящуюся у меня печатку – Славрад настаивал на том, что у Бжестрова должна была оставаться надежда на встречу, но не сыграет ли в моё отсутствие на этой надежде Старшая?.. И чего Хозяйка Дельконы на самом деле желала добиться от Ставгара?.. Что собиралась ему пообещать?..