Варвара Шихарева - Чертополох. Излом

Теперь всего этого не произойдет – река событий пошла по другому руслу, а мзду за содеянное уже заплатили и Антар, и принимающие участие в обряде сотники, так что глупо думать, что его, Олдера, выжившего в сегодняшней битве лишь благодаря обряду, расплата не коснется, и зацепит она, судя по всему, то, чем он дорожит больше всего, – его семью…

«В твоем доме прольется кровь… Кровь невинных» – последние слова Бражовца прозвучали в сознании тысячника, точно наяву, и Остен что было силы сжал кулаки. При всем желании он не может вернуться в Амэн до середины весны. Не может бросить войска или отступить до тех пор, пока горы не будут очищены от непокорных…

На следующее утро в далекий Амэн отправился гонец с письмами. Одно из них предназначалось для старого знакомца Олдера, надзирающего теперь за порядком в округе, в котором располагались «Серебряные Тополя», второе должно было достаться управляющему имением, в котором обреталась Ири с детьми. И хотя Олдер знал, что, как его просьба, так и приказ будут выполнены, тревога за семью не отпускала его больше ни на минуту.

Предсказание Бражовца сидело под сердцем тысячника, точно заноза, – из-за него Остен утратил сон, а каждую весточку из дома ждал со скрытой тревогой. Иногда он даже не решался сразу вскрыть привезенное из «Серебряных Тополей» письмо. Долго смотрел на плотную желтоватую бумагу, точно пытаясь угадать, что скрыто в опечатанном сургучом послании…

Но все эти тревоги, конечно, не были видны окружающим Олдера ратникам.

…Оценив преимущества долины, тысячник сделал ее своим оплотом в лаконских горах, а от любопытных и недобрых глаз ее теперь скрывал созданный уже самим Остеном морок. Это не было напрасной предосторожностью – хотя «соколы» потеряли Бражовца, среди них нашлись те, кто хорошо запомнил данные им уроки. Лаконцы все еще пытались бороться с «карающими», да только Олдер платил им той же монетой. Теперь уже его отряды исчезали меж скал, точно призраки, а велев своим ратникам сбивать стрелами всех попавшихся им на глаза ястребов, тысячник смог если и не уничтожить, то заметно ослабить связь между лаконскими отрядами.

Во всяком случае, из двух десятков подстреленных «карающими» птиц три оказались с почтовыми футлярами, и Остен с превеликим вниманием прочел перехваченные послания, узнав для себя немало нового…

Обретаясь у старосты, Олдер, само собою, сталкивался со Званкой. С того памятного вечера амэнец и лаконка больше не разговаривали, впрочем, казалось, что и с остальными людьми девушка соблюдала обет молчания. Она то бесшумной тенью скользила по дому, то, накинув полушубок и повязав платок по самые брови, спешила на сельский погост. Званка наведывалась к присыпанному снегом скромному холмику на самом краю кладбища каждый день, а тысячник, хоть и запретил остальным сельчанам делать могилу Бражовца местом паломничества, походам Званки не препятствовал. Это было ее горе и ее право…

Когда же солнце оборотилось к весне, а снег стал проседать и темнеть под его яркими лучами, стало заметно, что, хотя зазноба лаконского эмпата и сильно исхудала за зиму, ее живот все больше оттопыривает повязанный вокруг стана передник. Сама Званка, похоже, даже обрадовалась тому, что ее единственная ночь с Бражовцом не осталась без последствий. Во всяком случае, на губах лаконки теперь изредка можно было увидеть улыбку, да и все ее движения изменились, обретя какую-то плавную уверенность.

Староста, понятное дело, такие изменения в фигуре и характере падчерицы тоже не оставил без внимания и принял кое-какие меры, но дальше дело приняло и вовсе неожиданный поворот.

Когда под вечер только-только вернувшийся из рейда по горам Остен узнал, что староста селения уже битый час дожидается его возвращения, то не смог сдержать удивления. До этого все разговоры между ними происходили по воле тысячника – селянин как-то не рвался к тесному общению с амэнцами. Сейчас же, после изнурительного дня, Олдеру больше всего хотелось отдохнуть, а не выслушивать чьи-то просьбы.

Тем не менее, сняв доспех, тысячник все же велел ординарцу кликнуть неожиданного просителя. Остен решил, что, скорее всего, оставшиеся в Плутанках «карающие» в отсутствие главы учинили какое-либо непотребство, а подобные выходки Олдер всегда пресекал быстро и жестоко…

Но староста, вопреки ожиданиям Остена, заговорил совсем не о самовольстве амэнцев. Еще с порога поклонившись грозному тысячнику, селянин сказал:

– Званка намедни из дому удрала. Я в долине уже каждый кустик обыскал – все без толку. Не иначе, эта дурища рыжая в горы подалась, вот и хочу спросить – может, твои дозорные, глава, ее видели?..

Олдер на такой вопрос лишь отрицательно качнул головой, а староста устало вздохнул:

– Не сочти за дерзость, амэнец, но не могли бы твои воины поискать мою дуреху на перевале?.. По твоему приказу ход нам туда закрыт, но, думаю, Званка где-то там прячется. Не могла она, будучи брюхатой, далеко уйти…

От внимания Остена не укрылось то, что обычно степенный староста в этот раз как-то слишком уж мельтешит… Такую суетливость, конечно, можно было списать на беспокойство за приемную дочку, но тысячник нутром чуял, что здесь кроется что-то еще… А потому Остен чуть склонил голову набок и, прищурившись, спросил:

– А почему твою Званку вообще в горы понесло, да еще и с брюхом?

Староста такого вопроса не ожидал, а потому мгновенно смутился, потупив глаза, но потом тряхнул головой и произнес:

– Потому что дура она!.. Коса до пояса, а ума вовсе нет – я Званку за сына кузнеца нашего сговорил, а она уперлась. Я, дескать, жена Бражовцу и ничьей больше не буду… Я прикрикнул на нее, девка и притихла. Решил было, что успокоилась, а она в бега… Эх, надо было дуреху в подпол посадить, для острастки, да пожалел – испугается, думаю, и себе, и ребенку повредит…

Староста замолчал – досадливо морщась, опустил глаза, а Остен делано-равнодушно пожал плечами:

– Мои воины ее поищут, не отчаивайся… А если начистоту, много ли ты кузнецу отвалил, чтоб тот в свой дом чужой приплод взял?

Селянин качнул головой и вздохнул:

– Не я ему, а он мне заплатил… Приплод-то не абы какой, а от самого господаря, а он вроде как Чующим был. В кузнечном деле такой дар весьма пользителен, вот Стенька и захотел эту веточку к своему дереву привить…

Званке бы неплохо в его доме жилось, а сын Стеньки хоть и рябой, да работящий и не пьет… Чего еще надо?..

Тысячник задумчиво качнул головой – теперь истинная причина беспокойства старосты была ему понятна. Селянин, со свойственной его натуре прижимистостью, попытался извлечь выгоду из еще не родившегося ребенка Званки, но если девчонку не найдут, то и сделка сорвется. А старосте наверняка очень неохота отдавать обратно полученный залог, который он уже считал своим…