Варвара Шихарева - Чертополох. Излом

– Как я и сказал, её поищут, а теперь ступай…

Староста, поклонившись, вышел, а Остен подпер кулаком острый подбородок и угрюмо посмотрел на гладко выскобленную столешницу. Своих людей он к перевалу, понятное дело, отправит, но лишь для пригляда, а не поимки…

Хотя Званке особый присмотр и не особо-то нужен – с колечком Бражовца она по узкой горной тропе пройдет, как по торной дороге – не оступится и даже не споткнется, потому что оберег отведет от девчонки любую опасность и зло…

Хотя Званка сбежала бы из Плутанок и без колечка – слишком сильно любила она своего эмпата, а потому не могла позволить, чтоб его ребенок стал предметом торга… Вот и ушла подальше – туда, где нет войны, чтобы там родить и воспитать подаренное ей судьбою в утешение дитя…

От таких мыслей Остену неожиданно стало тоскливо – и Бражовец, и Званка оказались счастливцами. Пусть и недолго, но в их жизни все же было что-то бесконечно важное, настоящее… Способное нести тепло и свет даже спустя годы. То, чего у самого Олдера уже не будет, – вместо настоящего пламени он выбрал болотный огонек…

Званку, конечно же, не нашли – ни в этот день, ни в следующий. Лишь тонкая цепочка следов на одной из горных троп указывала на то, что девчонка успешно одолела опасный путь над ущельем, но потом и этот единственный след исчез вместе с начавшим таять снегом.

Староста, потеребив бороду, все же пошел отдавать кузнецу его залог за будущую невестку, а Остен, припомнив, что как-то раз видел беглянку рядом с оправившимся от ранения Антаром, немедля взял пожилого Чующего в оборот:

– Антар, я ведь, кажется, предупреждал тебя, чтобы ты больше не лез в чужие судьбы своими корявыми лапами… Но ты, вижу, снова взялся за свое!.. На что ты надоумил девчонку?..

Тихий голос Остена весьма походил на рык, но Антар даже не подумал отвести взгляд от своего разгневанного главы:

– Ни на что, глава!.. Званка ведь не глухая – услышала от кого-то, что я из Чующих, ну и пришла узнать, кто у нее будет – мальчик или девочка?

Тысячник в ответ лишь недобро нахмурился:

– И что же ты ей сказал?

Антар слабо усмехнулся:

– Малика ее двойней одарила – мальчиком и девочкой… Да и у самой Званки вне долины все хорошо сложится. И родит благополучно, и хороших людей встретит – не дадут они ей пропасть… Это правда, глава…

– Надеюсь, потому что, если ты опять решился подразнить Хозяина Троп, я сам выгоню тебя из отряда в три шеи. Хватит уже и того, чем обернулся подмененный тобою жребий!

Остен по-прежнему злился. В груди у него клокотало от слившихся воедино горечи и ожидания чего-то неизбежного, но эмпат, хоть и понимал, что играет с огнем, посмел возразить своему тысячнику и в этот раз:

– Мне тоже жалко девчонку, глава. Она достойна лучшей доли, но если б мне снова довелось выбирать между смертью Бражовца и твоей, я все равно выбрал бы гибель лаконца. Хотя бы потому, что ношу куртку отряда, которому без своего командира в горах не выжить…

На этот раз отвел глаза уже сам Олдер… Некоторое время Остен молчал, глядя на свои пальцы, которые он то сжимал в кулак, то распрямлял… А потом тихо заметил:

– Мне нечего тебе возразить Антар… Именно поэтому ты мне сейчас ненавистен…

– Если глава пожелает, я приму любую смерть. – Голос Чующего на этих словах даже не дрогнул, и Олдер, вновь взглянув на Антара, понял, что, если он прикажет сейчас эмпату броситься на свой меч, тот сделает это без сомнений… Странная, безоговорочная преданность, которую вряд ли возможно заслужить…

– Живи лучше. Зря я, что ли, вырвал тебя у костлявой, – недовольно проворчал тысячник, и Антар покорно склонил голову:

– Как прикажет мой глава…

Весна прошла в рейдах и боях… Как только горные тропы освободились от тающего снега и стали вновь проходимы, Остен с утроенной силой принялся за усмирение лаконцев. Стремясь как можно быстрее вернуться в Амэн и предупредить мрачное предзнаменование, тысячник не давал роздыху ни себе, ни своим отрядам, и эта спешка едва не вышла ему боком.

В последнем сражении Олдер допустил ошибку, позволив подобраться к себе одному из самых упрямых после Бражовца лаконских бунтовщиков. Эта оплошность закончилась для Остена весьма неприятным ранением в грудь, но горный край наконец-то был усмирен.

Тысячник, не став слушать настоятельных советов лекарей провести хотя бы пару недель в постели и покое, оставив необходимое число воинов для пригляда за покоренным краем, стал спешно готовиться к возвращению в Амэн. Полученная рана кровоточила и никак не желала заживать, самого тысячника лихорадило с завидным постоянством, но он ограничивал лечение тем, что пил отвары, которые готовил для него Антар.

Главное – вернуться в «Серебряные Тополя», а после он сможет и отдохнуть, и подлечиться…

Зато когда Олдер, едва не загнав коня, наконец-то смог ступить на порог родного дома, он впервые за долгое время ощутил, как камень дурного предчувствия упал с его плеч… Навестив спящих детей и осторожно, чтобы не разбудить, погладив их по мягким волосам мозолистой ладонью, Остен наведался к жене.

Вид разоспавшейся Ири в тонкой сорочке, сама роскошная, точно распустившаяся роза, красота молодой женщины стали для Остена настоящим гимном жизни, которая сильнее любых мрачных пророчеств… А потому, подходя к жене, тысячник не смог удержаться от того, чтобы не прошептать про себя: «Ты ошибался, лаконец… Просто ошибался…»

Именно эта мысль и сделала его последующее слияние с Ири таким яростным и полным страсти. Каждым своим движением, каждой лаской, каждым сорванным с губ жены поцелуем Олдер точно утверждал свою победу над изводившим его столько месяцев дурным предзнаменованием. Он успел, он – дома: теперь все будет хорошо…

Увы, уже на следующее утро произошла эта глупая размолвка с женой – Ири отбыла на празднование, а Остен остался наедине с разыгравшейся лихорадкой. Время утратило для него всякое значение – тысячник то погружался в вязкий и жаркий, полный причудливых и кровавых видений сон, то просыпался, дрожа от озноба, на мокрых от пота простынях…

Дежурящий у постели занемогшего хозяина слуга подносил ему воду и травяные настои, и Олдер приникал к краю чаши – пил и никак не мог напиться… А потом вновь проваливался в забытье, в котором его ожидали очередные кошмары… Так миновала ночь, но когда ее укутывающий мир мглистый бархат сменился серыми предрассветными сумерками, тысячнику в одном из видений явился сам мертвый Бражовец…

Укутанный в плащ из птичьих перьев лаконец стоял среди заснеженной долины и смотрел на лежащего ничком в сугробе Остена пронзительно-желтыми ястребиными глазами:

– Не время спать, амэнец… Вставай!..