Ариадна Борисова - Люди с солнечными поводьями

– Ты очень красивая, Олджуна.

Сордонгу не по душе пришлось, что Дэллик с ходу поинтересовался именем девочки. Кто же спрашивает о нем, едва увидев человека! Да еще хвалит в глаза. Не понравилась и чрезмерная бойкость Олджуны. В его юные весны дети были куда скромнее. Но и он поразился вполне уже вызревшей силе ее тела, рысьей гибкости, не скрытой дохой не по росту. А светлое личико вправду было красивым. С тонкими дугами бровей, сияющими глазами, ртом, ярким, как ягода шиповника на раннем снегу…

– Э-э, идем же! – Сордонг с досадой дернул за рукав увлекшегося беседой странника.

Девочка долго и внимательно смотрела им вслед.

Из приоткрытой двери развороченной бурей юрты, стоящей на отшибе в леске, слышались хриплый вой и протяжный повизгивающий плач.

– Гляну, – сказал сдавленным голосом Сордонг.

Это была его прежняя юрта. Раньше, крепко сбитая, она смотрелась издали как оставленный кем-то на пригорке нарядный туес. Теперь почти развалилась. Сунувшись в дверь, старик отпрянул от шибанувшей изнутри густой вони и все же вошел, прикрывая ладонью нос. Привыкнув к темноте, увидел засыпанный снегом камелек. Возле него кружились две женщины. Жутко истощенные и грязные, они уткнулись лбами, вцепились друг другу в космы и двигались из последних сил, беспрерывно воя. На ступившего за порог человека страшные хозяйки не обратили никакого внимания.

На закиданной сеном ближней лавке лежало обернутое в коровью шкуру хнычущее существо. У его лица торчала березовая ветка, будто бы заткнутая за край шкуры. Сордонг шагнул ближе и с недоумением вгляделся. Это была не ветка, а узкая ладонь с шестью пальцами. С шестью длинными, бескостными, полупрозрачными пальцами без ногтей…

Он в ужасе выскочил из юрты. Остальная часть пути прошла в гнетущем молчании.

Даже морозный воздух не смог выветрить гнилостного запаха, витающего над выкопанными в земле ямами. В них, кое-как забросанных палками и корьем, подмерзала проквашенная на зиму мелкая рыбешка. Жалкие остатки прежде солидного аймака нынче вряд ли можно было назвать селеньем. По углам пустынной низины покоились в снегу три лачужки, павшие в неравной битве с ветрами. Семь покосившихся хижин, казалось, вот-вот рухнут от малого ветра. Лишь четыре казались жилыми. Рядом копошились плохо одетые, изможденные люди с жердями и кольями.

Первый тордох, в котором обитала семья старшины Никсика, немного отличался от других. Выглядел, по крайней мере, крепче, больше и выше. На нем недавно заменили покрышку. Пластины новой лиственничной коры проступали под снегом свежесрезанными кромками в сгонах. В левой стене красовалось затянутое рыбьим пузырем дупло окошка-бельма.

Завидев входящих, раздувавший огонь в очаге хозяин всполошился. Вскочил, вытер клочком сена перепачканное сажей лицо и слезящиеся от дыма глаза. Провел пятерней по растрепанным волосам. Смятенно обернулся в левый угол, где сидела женщина, держащая перед собой на коленях что-то большое и круглое.

Чуть погодя, справившись с тревогой, Никсик пригласил нежданных гостей к правому почетному месту. Те, по обычаю, поклонились неохотно разгорающемуся огню. Бросили в него по сучку, отломив от полена, – запомни своих, дух огня. Сели на плетенные из болотного ситника циновки.

Хозяин подвесил над очагом прокопченный горшок с водой. Тем же клочком сена, которым утирал лицо, смел со стола на пол какие-то объедки. Подергивая острыми лопатками под рубахой из налимьей кожи, зачем-то принялся передвигать скудные вещи. Пока он знакомился с Дэлликом и вызнавал новости у Сордонга, женщина только слегка шевельнулась. Из полумрака мрачно и дико взблескивали белки ее глаз.

Старшина Никсик не скрывал удивления. Ни разу еще заносчивый Сордонг не переступал его порога, а тут вдруг заявился, вырядившись в свое старое шаманское платье. Да не один пришел – с незнакомцем, видать, из очень дальних краев. Никсик никак не мог определить, к какому роду-племени принадлежит чужеземец. И лицо, и одежда – все в нем было чудно. А в особенности глаза – цвета выветренного по весне льда, со зрачками, отражающими очажное пламя. Знать, важное дело их привело, если не погнушались сунуться в Сытыган.

– В моем бывшем жилье нехорошее, кажется, случилось, – сказал старик. Он все не мог оправиться после увиденного в юрте.

– А-а, эти, – равнодушно отозвался Никсик. – Взбесились они. Скоро помрут. Похороним и наконец-то отвяжемся. Некому присматривать за ними, нечем кормить. Сам видишь, как бедно живем. Даже угостить вас прилично не можем.

– Отчего женщины повредились умом? – спросил Дэллик.

– Сестры жили с духами леса. Одна родила урода от ночного нечистого мужа. Этим летом женщины совсем одичали, прячутся от людей, как звери. Придешь с помощью или едой, так укусить могут, а сами едят все, что в рот попадет. Роются в мышиных гнездах, выкапывают земляных червей…

При последних словах старшины Сордонг сильно вздрогнул и опустил глаза.

– Хотели мы позвать жрецов, чтобы подлечили полоумных, почитали молитвы. Но разве придут озаренные люди, брезгующие недужным воздухом Сытыгана? – посетовал Никсик. – И не воздухом же будем расплачиваться с ними за возвышенные труды!

– Что же такое сотворилось с аймаком? – сокрушенно пробормотал Сордонг. – Ох, жизнь наша! Тень, брошенная на воду…

Неожиданно хозяин окрысился на старика, позорящего род перед чужим человеком. Втайне и на себя рассердился за невольные жалобы. Прошипел в сторону:

– Сотворилось, не сотворилось, живем как жили. Дурная птица не пролетела, лесной дед не сожрал. Небывалая буря выдалась – ну и ладно, землянки починим, перезимуем. Зато запасы пополним, вон сколько попадало птах и зверья.

– Славная буря, снегирей побила. Олджуна подберет, – хозяйка впервые подала голос. Он был тонок, визглив и напоминал тот, что принадлежал одному из входивших в Сордонга духов.

– Мы застали вашу дочку в лесу, – обронил Дэллик.

– Пока корзину доверху не наполнит – не придет, упрямая, – вздохнула женщина. – Опять до ночи будет где-то бродить.

Продолжая нескладно суетиться, Никсик принес с улицы рубленые куски квашеной рыбы в берестяной мисе.

– Кэнги́са, – тихо позвал жену.

Под хозяйкой заскрипели доски. Подошла, переваливаясь и отдуваясь. То, что гости приняли вначале за лежащую на ее коленях большую вещь, оказалось непомерным брюхом. Сордонг сразу понял – не ребенок подрастал в нем. В детском месте вспухала черная хворь, выпуская в живот изъязвленные мертвящие пальцы.

На одутловатом лице Кэнгисы угадывались остатки былой красоты. Полукружия бровей изогнулись, словно крылья чайки в полете, густые ресницы как углем очертили глаза, горящие лихорадочным блеском. Волосы женщина прикрыла, наподобие плата, куском телячьей шкуры. Еле примостившись на скамье, Кэнгиса зачарованно вытаращилась на чужака.