Ариадна Борисова - Люди с солнечными поводьями

– Багалык, ты жаждал правды? Ну, так ты ее услышишь! Не принадлежу я роду на Срединной никакому, сиротлив и одинок я, потому что миру духов с малых весен поклоняюсь! Я не ведаю ни страха и ни жалости плаксивой, роком прихожу нещадным к тем, кто смел меня обидеть! Пел когда об удаганке – я о кроткой пел Нарьяне, ласковой и луноликой… О твоей, Хорсун, любимой, о твоей жене неверной! Многого не знал о ней ты… Да, Нарьяна – удаганка! Мать была еще сильнее… Я любил Гуону, только… сам ее и уничтожил! Яд смешав с напитком сладким, дал отраву чародейке, дал Терюту и Сарэлу, всех попотчевал я вдосталь… и спустил на дно Диринга! Славную принес я жертву ящерице Мохолуо!

В горле старика взбурлил визгливый безумный хохоток.

– Эти трое мне мешали! Я хотел убить Нарьяну… Ведь тогда бы я, отдавший за джогур чертякам душу, стал единственным шаманом на Орто, земельке средней!

Хорсун и воины оцепенели от крайнего изумления и чудовищной низости ужасных признаний. А Сордонг, закрыв глаза, качаясь, то возносил над головой, то опускал книзу трепещущий бубен. Извергая из себя прыгучую, порожистую песнь, он возвращал багалыку пощечины оскорблений.

– Не пришлось твою жену мне, багалык, и пальцем тронуть… О, как плакала Нарьяна, умоляя чужеземца взять ее с собою в земли, из которых он явился! О, как пылко уверяла, что тебя она не любит – никогда, мол, не любила! О, как обнимала страстно хитроумного бродягу, уходя с ним в край далекий за бездонною дугою моря Ламы, чье дыханье ураганное прозрачно! Кровь отцовская тянула, видно, нежную Нарьяну, память о безвестных предках, род нунчина Кубагая, вместе с тайною любовью к страннику, что не однажды приходил уже оттуда!

Не сможешь стоять истуканом, когда у тебя вживую тащат из-под ребер печень… Хорсун отшатнулся с лицом бескровным, словно испод очищенной шкуры. Человеческое слово страшнее разящей стрелы… Сордонг, конечно, лжет. Враки, лукавые враки! Но больные мысли об измене уже стонали, кричали и выли в голове, заполняя ее целиком, уже перешибали и вышвыривали всегдашние сомнения. Мир сузился и потемнел. Сказанное отравой приникло к изнывшему, готовому выпрыгнуть сердцу… Похоже на правду. Или правда и есть?!

Значит, так оно было… Вот к кому удрала Нарьяна! Вот почему она накрутила на лежанку подушек вместо себя, будто спала! Она, носящая в изменчивом лоне его ребенка! А может… может, не его?! Хорсун и без напоминания Сордонга прекрасно знал, что странник бывал здесь раньше. К тому же не обо всех его приходах, вероятно, известно… Обманщица, лгунья! Звезды-глаза… «…не любит… никогда… не любила! О, как обнимала страстно хитроумного бродягу…» Подлая, подлая, подлая!!!

Ярость будто кнутом перехватила горло и едва не задушила багалыка, выбивая из легких воздух. Стало одновременно зябко и душно, в животе все стеснилось и сжалось. На миг Хорсун потерял голову или, может быть, умер, если так бывает – умереть на миг, убыть человечьим разумом, воздушной душой, впуская в сознание другого… Багалык вновь почувствовал, как из потаенного, темного угла его естества, глухо ворочаясь, взмывает кверху, на волю, пещерное существо со звериными мыслями. Древняя тварь, движимая дыханием мести, нюхом чуяла гнев Хорсуна и взрастала с гибельной быстротой, не оглядываясь на свое черное логовище, пропахшее сырым мясом и затхлыми костями. Хозяйски захватила обмершее тело воина. Багалык перестал видеть и слышать, его зрением и слухом завладел тот, кто сидел внутри. Все вокруг окрасилось в черное и красное, красное и черное: кровь, ночь, ржавое лезвие смертельного ливня… Так вот какие цвета у измены!

Всклокотал дикий рык, пращурный двойник вскинул карательную десницу. Откуда-то издалека донесся остерегающий крик Модун, еще чьи-то вопли. Бешено заметались, заскакали тени на стенах… Поздно! Незнакомое с пощадой существо со свирепою силой швырнуло руку вперед. Крепко зажатый в кулаке батас со свистом рассек воздух и до самой рукояти вошел в бубен, а сквозь него – в гнилую утробу шамана.

«…не любит! …не любит!.. О, как обнимала страстно… бродягу… уходя с ним…»

Пощечины?! Кровь за них!

Старик опрокинулся навзничь. Глаза его вылезли из орбит, ноги задергались. И сейчас же в лесу послышался древесный треск, похожий на человеческий стон. То рухнуло побитое молнией дерево, из шестой нижней ветви которого были вырезаны обруч и крестовина Сордонгова бубна, а из четвертой – колотушка.

Выдернув обагренное орудие из содрогнувшейся плоти, воин попятился, приходя в себя. С ужасом уставился на сведенное судорогой лицо отшельника. На губах старика пузырилась и шипела красная пена. Зверь-убийца нырнул обратно в неведомые глубины вековечной памяти предков, оставив Хорсуна наедине с ухмылкой Ёлю… Но вперекор смятению вслух вырвался отголосок непокоренной злобы:

– Передай своим духам, что я убил тебя без сожаленья!

– Сожалеть придется потом, – прошипел шаман, соскальзывая по столбу к полу. Изо рта его рывками выплескивался густой темный сок. Бубен из светло-желтого стал алым.

Воины стояли молча, как зачарованные. Батас выпал из пальцев Хорсуна, сраженного немыслимостью собственного поступка.

Что он, багалык, сотворил собственными руками?! Он, наставник, глава дружины, сдерживающий воинство, мнящий себя справедливым… а себе легко давший волю казнить! Не в бою, не в смертельной опасности – из желания мести, в неуправляемом гневе убил старого человека, не способного противостоять!

В голове заметались отчаянные мысли: Сордонг – волшебник, он не умрет, он чарами закроет кровавую рану или вернет время назад…

– Я рад, что отправил родичей прикончить ботуров, – прохрипел отшельник, булькая кровью. – Не сомневайся, багалык, ты не спасешься. Нож мщения найдет твое надменное сердце. Волшебная стрела положит конец твоему орлиному роду!

Старик отпустил бубен и, перехватывая столб окровавленными руками, заставил себя встать. Внезапно голова его стремительно закрутилась, будто шея была пружиной – сначала влево, потом вправо. Из носа, изо рта, из пор лица во все стороны брызнула крепко выжатая кровь. Ее было так много, что жилье мгновенно расцвело всеми оттенками красного. Шагнув к подавшемуся назад багалыку, Сордонг глянул через его плечо на лес за открытой дверью. Глаза старика, налитые пурпурной влагой, не видели Хорсуна. Они уже отдалились от Орто. Они были исполнены огненной, горючей тоски и напомнили оцепеневшему воину смерть пряморогого лося.

– Дэллик! – завопил шаман так безысходно и громко, словно в нем неистовствовали несколько человек. – Дэллик, ты опять обманул меня!!!

Плач стоял в доме Кугаса. С погибшими воинами пришли попрощаться их родичи и друзья. Скорбящая Модун безмолвно возвышалась на лавке между двумя широкими скамьями с прикрытыми белой ровдугой телами мужа и деверя. Рядом с матерью сидел малыш Болот. Люди про себя отмечали, какой он крупный и серьезный для двухвёсного ребенка.