Ариадна Борисова - Люди с солнечными поводьями

Потом Кюннэйю пробудил из забытья безумный хохот и выкрики Гельдияра:

– Ты – мой отец?! Да ты бредишь, старый, безмозглый брехун! Кто поверит тебе? Мой отец был знаменитым ратаэшем истинной земли!

Облокотившись о плечо Гельдияра, Дэллик с ухмылкой поигрывал ножом для щепания лучины. Никто не глянул на женщину, недвижно лежащую в их ногах с открытыми глазами. Кажется, о ней просто забыли.

– Он обманет тебя! – крикнул Арагор в отчаянии. – Он – не человек!

Ноздри его сына раздулись, рот побелел от бешенства.

– Знаю, – процедил Гельдияр. – Он – бог! Он – посланец истинного Творца! А ты – жалкий, завистливый брехун… Ты – червяк, недостойный даже пасть перед ним на колени!

Лекарь дернулся и отшатнулся, будто эти слова, обретя острие, дважды достали его грудь. Старика разобрал странный, сотрясающий тело кашель. Кюннэйя испугалась, как бы он не выронил ребенка.

– Ты – червяк! – повторил Гельдияр, брезгливо сморщив губы.

Дэллик смеялся. Змеи в его щеках вновь заворочались, выдвинули вперед туго обтянутые кожей слепые головки с открытыми в смехе ртами. Вертлявые красные жала прорвались наружу и затрепетали, заполоскались, словно язычки пламени на ветру.

Арагор завопил сквозь мучительные спазмы кашля или рыданий:

– Несчастный! Вояка без косы, без чести и разума!

Колдун то ли что-то нашептывал Гельдияру в ухо, то ли дул в него. А может, высасывал через ухо его бессмертную душу? Глаза молодого мужчины померкли, отяжелели, как грузила сетей. Нижняя губа безвольно отвисла, обнажив бескровные десны. Пустое, мертвое лицо…

Но если Гельдияр и был мертвецом, то довольно прытким. Выдернув нож из руки странника, он подскочил к Арагору. Захватил в кулак что-то длинное, взлохмаченное, похожее на хвост белой лошади. Наискось взмахнуло острое лезвие. Послышался язвительный возглас:

– Пусть я – вояка без косы, а ты будешь ведуном без бороды!

Старик закричал тонко, пронзительно, как раненая чайка…

Когда Кюннэйя снова вернулась из забвения, на том месте, где стоял Арагор с ребенком, никого не было. На полу валялся растрепанный пучок седых волос.

Все повторялось. Кюннэйя не знала, сколько прошло времени – две варки мяса, день, месяц? Она снова пробудилась в полной темноте на куче лапника. Долго пролежавшее без движения тело задеревенело. С трудом шевельнувшись, женщина обнаружила, что не связана. Спустя мгновение осознала: она не в повозке и лежит не на ветках, а на мягкой укладистой груде непонятно чего. Вдохнула нечистый сырой воздух. Он отдавал землей, протухшим мясом и свежей кровью.

Тело постепенно очнулось, слепилось из колючих игл, дрожи и боли. Неимоверным усилием заставив себя сесть, Кюннэйя подняла голову и глянула вверх. Не может быть, чтобы в небе не мелькнула хотя бы одна звезда. В подмышках резко заныло, к груди болезненно прилило молоко…

О Дэсегей и светлые боги! Сердце женщины захолонуло. Где ее мальчик, которого она, должно быть, уже родила? Кюннэйя лихорадочно ощупала пустой живот, разгоряченный внизу. Так вот почему пахнет кровью – кровь истекает из нее!

Куда подевались лекарь с ребенком? Колдун уничтожил их или старик все же сумел ускользнуть? Вряд ли беглецам удастся уйти от странника. Разве от демона убежишь?

Кюннэйя качнула тяжелой головой. Дурно было обессиленному, скомканному телу, плохо гудящей голове, страшно душе… Она пошарила вблизи рукой и наткнулась на странный волосатый шар. Не успела сразу сообразить, что это такое, дико вскричала – пальцы ткнулись в студенистые впадины чьего-то холодного лица…

И вспомнила.

…Очнувшись над краем глубокой ямы, она глянула вниз и в мертвенном лунном свете узрела тела людей и животных. Дэллик держал ее за локоть. Стылый ночной ветер колыхал полы его черной одежды. Стало быть, он исполнил угрозу, уготовив Кюннэйе страшную и долгую смерть. Она будет долго лежать в яме среди трупов, пока не угаснет сама!

Видимо, недавно умер какой-то богатый человек. В обычаях разных народов многое сходится, но что-то и различается. Рядом с могилой, где мандры хоронили тело ушедшего по Кругу, они выкапывали вторую, более широкую. Сбрасывали в нее клочья изорванной одежды, разбитые и продырявленные вещи, рабов, любимых коней и собак богача, зарезанных перед похоронами. Захочет почивший возвратиться к живым, углядит открытую яму с порушенным достоянием и повернет обратно. Станет искать свое имущество в другом мире, где все испорченное и умершее через две двадцатки дней воскресает в прежнем обличье и виде. А как только трем душам знатного покойника исполнится срок уйти навсегда, люди придут и закроют землей общую могилу, которая до последних поминок привлекала хищных птиц и зверей…

Так рассказывал Кюннэйе Арагор.

– З-здес-сь нескуч-чно, не правда ли, ж-женщ-щина? Я рад з-за тебя – ты будеш-шь не одинока, – прошипел Дэллик и рывком повернул Кюннэйю к себе. – Ты умница. Перехитрила меня.

Нечеловеческие зеницы его полыхнули кровавым огнем. В каждом из пламенеющих зрачков она усмотрела половинку себя. Корчась в огне, половинки отчаянно тянулись друг к другу через вздыбленный холм переносья странника. Кюннэйя близко увидела две разрозненные, горящие доли собственного лица. Глаза на них выпятились, как яйца кукушки в синичьих гнездах. Покрываясь трещинками и разрывами, белки глаз раздувались от жара все сильнее и сильнее, пока не лопнули. Медленно поползли по съеженной коже щек густые багровые потеки, подсыхая струпьями. Разбитое надвое лицо пылало, словно березовая плоть. Как выбоины от выгоревших сучков темнели осиротелые глазницы…

Страшный крик женщины подхватила и понесла по ковыльным просторам широкая степь.

– Ах какая жалость! Ты больше не сможешь видеть поводьев-лучей Дэсегея, – проговорил Дэллик, сталкивая Кюннэйю в яму.

Пестрая корова давно уже бродила у разверстой могилы, прислушиваясь к женскому голосу, звучащему снизу. Пеструхе не нравилось это место, полное, несмотря на осенний холодок, неумолчно жужжащих мух. Она беспокоилась и все собиралась уйти. Но голос манил и не отпускал.

– Ну наконец-то! – обрадовался востроглазый пастушок, отыскав корову. – Ишь куда забралась, в какое гиблое место! Нечто тут травы сочнее? А и впрямь! Вот диво-то – еще зеленая, густая трава, даже щавель растет, хотя кругом полынь да ковыль! Э-э, да чему тут дивиться… Человечий прах корни питает. Отойди от ямы, глупая животина, не то упадешь!

Пеструха повернула голову и замычала, словно хотела что-то сказать. Пастушок побоялся приблизиться, издалека кинул в нее прутом. Упрямая корова передернула шкурой, переступила ногами и не двинулась с места. Парнишка принялся было на чем свет стоит бранить скотину и вдруг осекся. Показалось, что в яме есть живые. Он явственно слышал человеческий голос! Пастушок заорал дурниной и порскнул наутек.