Елена Малиновская - Один за всех, и стая за одного

Я с величайшим трудом преодолела первый порыв оттолкнуть его. Да что со мной творится?! Нашла в себе силы улыбнуться обеспокоенному парню и сказала:

— Мне надо возвращаться домой. Я оставила записку, но родители будут в ярости. Они еще не готовы выпустить меня из-под крыла своей опеки.

— Конечно, я провожу тебя, — тут же с готовностью предложил Генрих.

И опять я лишь в последний момент остановила себя от раздраженного высказывания в адрес жениха. Мол, и без тебя как-нибудь разберусь.

Н-да, а ведь совсем скоро мы должны будем связать свои судьбы перед ликом богов. Как-то не по себе делается от этой мысли.

Ох, и попало же мне дома за своенравный побег! Часть родительского гнева великодушно принял на себя Генрих, выставив себя главным виновником моего ухода без предупреждения, после чего был вынужден выслушать в свой адрес много «ласкового». При этом самым невинным высказыванием было: «безответственный тип, от которого никто не ожидал такой несусветной глупости».

После произошедшего скандала в доме царила настолько гнетущая атмосфера, что я сбежала с обеда в самом начале, стащив со стола несколько пирожков, а на ужин и вовсе не пошла, отговорившись отсутствием аппетита.

В своей комнате я удобно расположилась на низком широком подоконнике и задумчиво наблюдала за тем, как солнце медленно клонится на запад. Сначала оно коснулось пылающим боком верхушек косматых елей, затем начало заваливаться прямо в тот проклятый овраг, который по совершенно необъяснимой причине навевал на меня столько страха.

Я вновь и вновь обдумывала события сегодняшнего дня. Мою странную неприязнь к Генриху, панику, накатившую на меня по дороге в лавку, загадочную посетительницу. Айша Клинг.

Это имя никак не давало мне покоя. Оно казалось настолько знакомым, что сводило с ума. Но откуда? И что девушка хотела сказать своим поступком? Сначала щедро заплатить за траурный букет, а потом оставить его в моих руках. Это практически невозможно воспринять иначе, как весьма недвусмысленную угрозу. Понять бы еще, чем именно я так не угодила этой девице.

Почувствовав, что мои мысли начинают идти по кругу, я недовольно фыркнула. Соскочила с подоконника и прошлась по комнате, которая все больше напоминала мне темницу. Словно загнанный зверь в клетке.

Почему-то при этом сравнении перед моим мысленным взором предстала огромная хищная кошка снежно-белого цвета и с изумрудными глазами. Длинный гибкий хвост нервно хлещет по бокам, тело напружинено и готово к прыжку… И мое сердце дрогнуло в сладком предчувствии, а низ живота налился теплой истомой.

Я изумленно моргнула, заставив тем самым исчезнуть эту картинку. Ничего не понимаю! Такое чувство, будто я схожу с ума. Откуда берутся обрывки этих воспоминаний?

В дверь осторожно стукнули, и я вынужденно отвлеклась от своих рассуждений.

— Я пришла пожелать тебе спокойной ночи, — холодно проговорила мать, появляясь на пороге. На руках она держала Айка, который сонно таращил голубые глаза.

— Спасибо, — прохладно проговорила я, все еще тая обиду из-за недавней ссоры, в причинах которой не чувствовала себя виноватой.

— Надеюсь, ты будешь достаточно благоразумной и в следующий раз предупредишь нас, если захочешь покинуть дом, — чопорно проговорила мать и выразительно посмотрела на полуоткрытое окно.

— Я постараюсь, — буркнула я.

— Ох, Марика! — Матушка вдруг жалобно скуксилась, будто из последних сил сдерживала слезы. — Доченька, не злись на меня. Я ведь действительно думала, что больше не увижу тебя в живых. Потому так боюсь за тебя сейчас. Потерпи еще немного. Мне надо время, чтобы научиться вновь отпускать тебя одну.

Я могла бы ей сказать, что Алика старше меня всего на два года и куда более безрассуднее. Однако сегодня вечером она умчалась на танцы в соседнюю деревню, а ведь дорога туда идет по весьма безлюдной местности. И ей никто не сказал и слова, лишь попросили не хлопать дверьми, когда вернется, как и обычно — далеко за полночь.

Но я предпочла промолчать. Лишь шагнула вперед и ласково чмокнула матушку в щеку, после чего взъерошила засыпающему Айку шелковистые тонкие волосики.

— Доброй ночи, мама, — намного теплее проговорила я.

Матушка еще раз шмыгнула носом и ушла, плотно прикрыв за собой дверь. Я осталась в одиночестве.

Свет я не стала зажигать, но и ложиться не торопилась. Все равно я бы вряд ли уснула — слишком много мыслей сейчас терзали мою голову. Вместо этого я вернулась на подоконник, прежде накинув на плечи теплую шаль — к ночи слабый ветерок ощутимо посвежел.

Я слышала, как дом медленно погружается в сонную тишину. Вот где-то наверху хлопнула ставня, видимо, отец закрыл окно в спальне. Расплакался было Айк, но почти сразу замолчал. Наверное, матушка случайно разбудила его, когда раздевала и укладывала в кроватку. И все затихло.

Запел соловей, приветствуя приход ночи. Из-за елей выскользнул и стал подниматься на небо тонкий серп месяца. Еще несколько дней — и наступит новолуние. Тогда ночи наполнятся чернильным мраком. А пока света месяца и красной полосы отгорающей вечерней зари вполне хватало, чтобы различить очертания высокого забора…

На котором кто-то сидел. Кто-то, чьи глаза горели алым огнем ярости.

Я аж икнула от неожиданности. На всякий случай зажмурилась и помотала головой, надеясь, что наваждение растает само собой. Так и вышло. Когда я опять осторожно посмотрела на забор, то он был совершенно пуст.

— Почудится же, — пробормотала я.

Сидеть на подоконнике совершенно расхотелось, и я соскочила на пол. Потянулась было закрыть створки, поскольку ночь обещала быть прохладной, но внезапно замерла.

— Марика…

Зов прилетел извне. Едва слышный, на самой грани восприятия. Но я не сомневалась, что действительно услышала, как кто-то позвал меня по имени.

Мельчайшие волоски на моем теле встали дыбом. Я потянулась было опять к оконным створкам. Закрыть их, немедленно, сейчас же, пока зло не проникло к дом!

Но опять остановилась.

Всего в шаге от меня, с другой стороны окна, стояла Айша Клинг. Призрачный лунный свет высеребрил ее лицо, сделав его молочно-белым, словно у призрака. А глаза казались двумя черными провалами, на дне которых плясали красные лепестки внутреннего огня.

Девушка сейчас была в платье. Точнее сказать — в каком-то полупрозрачном одеянии, которое развевалось на ветру, не скрывая волнующих очертаний ее фигуры. Я невольно залюбовалась этим зрелищем. Крутые точеные бедра, тонкая талия, упругая грудь с напряженными сосками, бесстыдно вздымающими шелковую ткань сорочки.

Она пришла сюда в таком виде? Поистине бесстрашная особа! Даже голой она выглядела бы менее вызывающе, чем сейчас.