Елена Звёздная - Тайна проклятого герцога. Книга первая. Леди Ариэлла Уоторби

Улыбка мгновенно исчезла с лица герцога.

Стремительно развернувшись, я сжала руки в кулаки и, демонстративно пытаясь сдержаться, выдохнула:

— Прошу меня извинить, лорд оттон Грэйд, всего доброго.

И бросилась прочь из беседки. Как-то даже не сразу осознав, что притворные слезы стали самыми что ни на есть настоящими, а потому, когда на выходе из сада меня настиг окрик «Ариэлла», я практически взбежала вверх по лестнице, меньше всего желая видеть сейчас хоть кого-то, и в особенности, герцога Грэйда.

В галерее, едва не столкнувшись с господином Иреком, я вбежала в комнату, закрыла дверь, задвинула засов, прислонилась спиной к двери и только тогда поняла, что оказалась в той самой комнате, где провела вчерашнюю ночь. Почему именно здесь? Возможно, потому что она была дальше всего от спальни герцога?!

— Ариэлла! — крик последнего представителя династии оттон Грэйд раздался в галерее.

Затем послышались шаги пронесшегося мимо этой двери герцога, а следом раздраженное и немного сконфуженное:

— Ариэлла, послушайте я…

— Она там, — очень некстати вставил поверенный.

Я задержала дыхание. Через минуту герцог стоял уже за нужной дверью.

— Ариэлла, разрешите войти.

Молча стою, все так же прислонившись спиной к двери.

— Леди Уоторби, знаете, слезы были совершенно излишни!

Все так же молча вытерла влажные дорожки со щек.

— И я практически не совершил ничего предосудительного!

Ключевое слово «практически».

— Я понимаю, что вам сложно, — продолжал оттон Грэйд. — Должен признать, и мне не просто!

Истинно мужская позиция — эгоизм называется.

— Леди Уоторби, просто вернитесь за стол!

Даже отвечать не собираюсь.

И тут послышалось сказанное на ассаре:

— Это на приказной тон не реагирует, — поделился горьким опытом господин Ирек.

— Не смей называть мою невесту «это»! — на том же языке прорычал герцог.

О, Пресвятой!

— Но, мой герцог, она…

— Избавь меня от своего присутствия, Ирек! Немедленно!

Звук шагов уходящего поверенного был приглушен ковром. Когда они утихли, оттон Грэйд устало попросил:

— Леди Уоторби, пожалуйста, откройте дверь.

Без приказного тона. Я повернулась, отодвинула засов, приоткрыла дверь, чуть-чуть, так чтобы была видна узкая щель, и смотрела я исключительно в пол.

— Я просил открыть, а не приоткрыть, — заметил герцог.

Молча закрыла дверь и задвинула засов.

С той стороны раздалось взбешенное:

— Потрясающе! Леди Уоторби, пожалуй, в деле переговоров с корсарами вам цены не было бы!

С некоторым удивлением я поинтересовалась:

— Почему?

— У вас потрясающее умение идти на уступки. Редкое очень, и я даже больше скажу — впервые с таким сталкиваюсь!

Я помолчала, разглядывая рисунок на двери, и тихо спросила:

— Вы сейчас издеваетесь?

— Нет, — опроверг мое предположение герцог, — это был сарказм. Леди Уоторби, откройте дверь!

Сложив руки на груди, я спокойно ответила:

— Нет, лорд оттон Грэйд.

Тишина, затем хриплое:

— Вы сейчас издеваетесь?

— Считайте это тонкой иронией, — посоветовала я.

Некоторое время герцог не произносил ничего, затем все же задал, видимо, не дающий ему покоя вопрос:

— Вас этому в лицее Девы Эсмеры обучали, леди Уоторби?

— Чему «этому», лорд оттон Грэйд?

В галерее прозвучало ругательство. Тихое, на ассаре, но очень прочувствованное. А затем герцог соизволил высказать свое мнение о моей персоне в столь завуалированной форме как:

— Леди Уоторби, мне любопытно, вы не мечтали посвятить свою жизнь служению Пресвятому?

Вопрос несколько оскорбительный для леди моего положения.

— Задумалась об этом в момент передачи вам брачного договора, лорд оттон Грэйд, — вежливо ответила я.

Еще одно ругательство, а после сдержанно, вежливо и весьма холодным тоном:

— У вас другие покои, леди Уоторби. Всего доброго.

И последний представитель династии оттон Грэйд покинул галерею, не настаивая более на моем обществе.

Еще немного переждав, я вышла и, никого не обнаружив, вернулась к себе. С единственной целью — отоспаться после полубесонной ночи, потому как больше заняться мне было положительно нечем.

Я проснулась на закате от странного ощущения чьего-то присутствия. В первые мгновения появилось непреодолимое желание засунуть руку под подушку и спрятать очередную не особо дозволительную книгу, а после пришло понимание — я не в лицее. И тихие неслышные шаги не принадлежат ни одной из сестер-воспитательниц. Но поступила я так, как привыкла — расслабилась, контролируя каждый вздох, следила за тем, чтобы не дрогнули веки, и слушала каждый шорох, пытаясь определить, откуда доносится.

Звук удаляющихся шагов, шелест ткани, скрип дерева… скрежет, непонятный, странный, и все стихло. Я лежала еще некоторое время, затем осторожно открыла глаза — никого. Села, осмотрелась — в спальне я была совершенно одна. Осторожно встала с постели, подошла к окну, на мгновение замерла, любуясь заходящим солнцем, словно окунающимся в морские просторы, затем повернулась и едва сдержала вскрик. Цветок мальвы! Цветок, который сажают на могиле безвременно ушедших, цветок скорби и боли. А еще для всех, кто искренне верит в суеверия — символ смерти! Причем, по существующему с давних пор поверью, если обнаруживший цветок расскажет о нем, смерть приходит быстрее. Еще одно поверье гласило — что прикасаться к растению нельзя по тем же самым причинам!

Меня самым наглейшим образом пытались запугать.

Вновь повернувшись к окну, я подумала, что с гораздо большим удовольствием постояла бы и посмотрела на то, как огромное солнце медленно погружается в воду, но…

— О, Пресвятой! — мой перепуганный вопль должен был прозвучать достаточно правдоподобно. — Только не это!

И я выбежала из спальни, пытаясь изобразить судорожные рыдания. В уборной я некоторое время брызгала водой в зеркало, затем в идеальнейшем порядке раскладывала баночки с кремом и мылами, а после, совершенно нехотя, взбила мыльную пену и умылась, не полностью прикрывая глаза. Веки запекло, слезы хлынули по щекам, глянув на себя в зеркало, я убедилась, что выгляжу испуганной и заплаканной.

Всхлипывая и вытирая слезы, я вернулась в спальню, посмотрела на столик — цветка уже не было!

Мне пришлось вспомнить все неудачи в жизни, бал, на котором я так и не появилась, и ужас перед своей новой жизнью, чтобы разрыдаться максимально достоверно, потому что я совершенно точно знала — за мной следят. А демонстрировать, что их игра не возымела действия, было бы глупо.

Стук в двери и голос господина Ирека были спасительным светом в беспросветном получасовом представлении с рыданиями в голос. Я вспомнила все, что могла вспомнить, я оплакала даже гибель своей первой куклы, я рыдала над первым наказанием папеньки, лишившего меня сладостей на год за порчу имущества его влиятельного друга, я даже вспомнила единственный низший балл, полученный на домоводстве. Я так еще ни разу не рыдала в своей жизни, а потому была искренне благодарна поверенному за появление.