Елизавета Дворецкая - Тайна древлянской княгини

Но и у Незваны ведь была мать! Ее, кривичскую колдунью по имени Безвида, Велем и Дивомила встречали только один раз, когда невеста Аскольда ехала из Ладоги в Киев. Сама Дивляна ее не видела, потому что ей не разрешали появляться на людях без покрывала. Но вуй Велем рассмотрел колдунью; он кривился и сплевывал каждый раз, когда его просили об этом рассказать. Хорошо слушать страшные байки, сидя в кругу родни зимним вечером при лучинах! Предслава знала об этом все, что только могли поведать очевидцы, и привыкла считать Безвиду кем-то вроде той Лесной Бабы с костяной ногой, о которой рассказывают жуткие сказки. И вот – она перед ней, вынырнувшая из тьмы десятилетий, из глуши лесов, где столько времени растила свою месть. Думалось, что ее давно и на свете-то нет, а вот она, стоит въяве и во плоти, куда более страшная, чем может изобразить самый умелый баяльник. Безвиде сейчас могло быть лет шестьдесят, но, калека почти с детства, она выглядела старой, как тот, у кого вовсе нет возраста, потому что нет жизни в теле, как та бабка с костяной ногой и вросшим в потолок носом, что ждет в избушке на курьих ножках в глухом лесу… В глаза старухе Предслава не смотрела, но всей кожей чувствовала ее взгляд – тусклый и мертвый, будто у снулой рыбы, однако при этом полный сил самой Бездны.

– Она лишила меня моей дочери – и я отниму ее дочь, – бормотала старуха, у которой было почти восемнадцать лет на то, чтобы лелеять свою ненависть к Дивляне, бывшей Огнедеве. – Отниму ее дочь… я отдам тебя Ящеру, и за это он отпустит мою дочь. Ты дева, сами твои тебя затворили и тем мне помогли… Она снова родится, я снова найду ее и выращу, выкормлю… Только сегодня, когда… – Старуха задыхалась, ей было трудно говорить, видимо, обряд подготовки отнял у нее последние силы. – я призвала его. Он ждет. Он уже был призван однажды и ждал, теперь он получит обещанное – в самый глухой час этой ночи, когда откроются ворота. Ты сама обручилась с ним, он сказал мне. Ты пойдешь к твоему жениху, а я буду искать мою дочь… Три года с половиною я буду искать ее и найду…

Предславе стоило бы думать о себе, но в ее воображении мигом развернулась целая повесть. Если у старухи все получится, то отпущенный Зверем Забыть-реки дух Незваны вселится в какую-нибудь еще не рожденную девочку. Через пять месяцев после этого девочка появится на свет, и у старухи будет три года на то, чтобы отыскать ее в одном из бесчисленных родов и племен, населяющих землю. Три года этот ходячий мертвец будет скитаться по дорогам, по лесам и полям, по долам и рекам, из племени в племя, из веси в весь, выбиваясь из сил под солнцем и ветром, дождем и снегом, ведомый силой Богини Мертвых, потому что собственных человеческих сил в ней давно уже нет. Ковыляя с неуклонным и нерассуждающим упорством того, кого ведет чужая воля. И каждый, кому не повезет ее повстречать, будет уверен, что попался на пути самой Марене – да и не слишком ошибется.

А потом… Потом она найдет. Темнота ночного дома, и это жуткое лицо, склоняющееся над маленьким ребенком, который еще знать не знает, что судьба его была решена задолго до рождения… Морщинистые трясущиеся руки, поднимающие нежное тельце в белой рубашонке… И даже если родичи девочки проснутся и увидят это, они лишатся чувств от ужаса, а утром будут причитать, думая, что ребенка унесла Темная Мать. А девочка вырастет, не зная, каким именем ее нарекли при рождении, и откликаясь на имя Незвана. Ведь это действительно будет снова она…

Но вот ей, Предславе, никогда больше не возродиться, не вернуться в свой род. Погибнет вместе с ней соединенная кровь Велеса и Дажьбога, варяжских, полянских и словенских князей. Невеста Ящера, она пыталась уйти от него, но судьба сильнее князей и даже богов…

– Вон они, княже! – Благоразумно не высовываясь из-за куста у подножия кургана, Честиша показал в сторону берега. – Вон у них княгиня, в лодке!

Но Хельги и сам уже увидел: на песке лежала до половины вытащенная лодка на четыре весла, на корме полусидя прислонилась спиной к борту женщина с полузакрытым лицом, в которой он, однако, без труда узнал Предславу. Тут же виднелись еще четыре фигуры. Мужчина в волчьих шкурах сидел в лодке, еще один такой же на песке готовился столкнуть ее в воду, а третий уже поднимал на руки скрюченную старуху, чтобы перенести на скамью.

Не дожидаясь приказа, Болли вскинул так вовремя найденный лук и выстрелил в ближайшего из мужчин-волков – того, что уже хотел взять на руки старуху. Стрела прошила его насквозь, и он упал прямо на бабку; раздался истошный сиплый крик. Не давая противнику опомниться, Хельги бросился вперед с мечом наготове: ничего из снаряжения у него с собой не было, но без меча он не расхаживал по Ладоге, пусть она и считала его с позавчерашнего дня своим господином. Тот, что сидел в лодке, метнул ему навстречу сулицу; сумерки густели, но древко, как видно, совсем новое, ясно белело в темноте, и Хельги сумел увернуться. Прямо перед ним очутился третий – тот, кто перед этим готовился столкнуть лодку. Хельги с размаху пытался снести ему голову под личиной из высушенной волчьей морды, но тот пригнулся с истинно звериной ловкостью и ударил Хельги по ногам тяжелым посохом. Как видно, это были не какие-нибудь ряженые, напялившие звериные шкуры, чтобы в священный праздник пугать женщин и детей, пока медовухи не поднесут. Это были настоящие здешние ульвхеднары, как их там по-словенски называют!

От удара Хельги рухнул и покатился по песку. И едва успел перевернуться лицом вверх, как на него набросился один из «волков» – который, он не разобрал, да и какая разница? В последний миг Хельги успел перехватить устремленную к нему руку с зажатым ножом.

Нет, это все-таки был другой, тот, из лодки. Сбивший его «волк» с посохом достался Болли – у того тоже был при себе меч, но не было щита, нечем было прикрыть левую сторону. В несколько выпадов он попытался достать противника, избегая в то же время встречи клинка с дубиной, что могло бы кончиться плохо; потом бегло оглянулся на шум борьбы, пытаясь понять, жив ли еще конунг, – и пропустил удар тяжелым посохом по ребрам. Однако Болли Буян был человеком сильным, устойчивым и к тому же опытным в драках – как на любом оружии, так и вовсе без него. Несмотря на боль, он сумел прихватить посох локтем и, удерживая его, резко кольнул обезоруженного на миг противника острием меча прямо в лицо, то есть в волчью морду, под которой виднелись борода и злобные глаза. Тот отшатнулся, на песок выплеснулась кровь, и «волк» рухнул, то ли ослепленный, то ли с пробитым черепом.

А Болли, не теряя времени, прихватил посох в левую руку – пригодится вместо щита – и устремился на помощь конунгу. Хельги и третий из волков еще продолжали барахтаться на вязком песке: «волк» был заметно крупнее и тяжелее, да и сильнее, пожалуй: лезвие ножа все ближе придвигалось к горлу Хельги и уже почти коснулось кожи, как Болли обрушил отвоеванный посох прямо на его голову. «Волк», выдержав удар, резко обернулся – и Болли добавил с другой руки мечом поперек морды.