Ник Перумов - Асгард Возрождённый

– Скьёльд. Прекрати. – В голосе Старого Хрофта слышались былые сила и власть.

– Повинуюсь. – Маг прикусил язык.

– Займись пивом, – бросил Отец Дружин с плохо скрываемым презрением; против ожиданий, Скьёльд истово закивал:

– Да, великий бог. Немедленно. Незамедлительно. Сейчас же…

Они все скрылись – Фенрир, Яргохор, волшебник Скьёльд.

О́дин остался один пред новосотворённым Асгардом – таким же точно, как в миг своего падения.

Или, вернее, почти таким же.

За ним не вздымался священный Иггдрасиль.

Всё, всё могла возродить рунная магия Старого Хрофта, но не Древо, что, согласно людской вере, скрепляло воедино небо и землю.

Губы Отца Богов скривились в ядовитой усмешке.

Он тоже вернётся, Иггдрасиль. Семя его будет посажено на месте прежнего – когда настанет время.

А пока…

Он обернулся к сбившимся вместе теням асов, напоминавшим сейчас туманный занавес, спустившийся на землю. Отыскал взглядом Тора – руки неукротимого сына Йорд покорно сложены на груди, веки сомкнуты.

– Ты станешь первым.

Райна продолжала восхождение. Она помнила обещание Трактирщика – «ты встретишь свою мать», но сейчас уже не слишком в это верила. Откуда возьмётся душа её матери здесь, на страшной высоте? – но и остановиться валькирия уже не могла. Вверх и вперёд! – что может быть естественнее для Девы Битвы?

И она поднималась. Поднималась, ощущая тёплый поток магии, касавшийся её щёк, видя то тут, то там ползающие тёмные тени головоногих, народа, убитого ею. Всё гуще становился поток призрачных останков, теперь она могла разглядеть детали – право же, слишком отвратные, чтобы описывать их подробно.

Их несло, несло, но время от времени поток вдруг отделялся от основного течения, и костяки скрывались в том, что со стороны могло бы показаться «дуплом», а на самом деле – чёрным провалом в… в ничто? Нет, бездны и Хаоса там не чувствовалось, однако Райна по здравому размышлению решила не приближаться. Саму валькирию всё сильнее захватывал восторг, восторг ожидания небывалой тайны, и теперь она уже не вспоминала ту золотую тропу с вратами и бородатых архонтов с их нелепыми посохами; всё это казалось теперь далёким, чуждым, несущественным.

Вершина Древа всё ближе и ближе. Ближе и ближе, порой валькирии чудилось, что ветви кончаются, расступаются и ей открывается небо – истинное небо, то самое «небо», куда «уходили праведные» в стольких сказках разных миров, что ей доводилось слышать.

Сейчас она даже не думала о головоногих, просто отмечала для себя очередной, проплывающий на расстоянии вытянутой руки костяк; вершина Древа притягивала, вытесняя всё, заполняя мысли и сознание валькирии.

Добраться. Подняться. Выпрямиться во весь рост, стоя над всеми мирами, какие только были, есть и будут, окинуть их взглядом, обозреть всё… и не спрашивать себя зачем.

Просто быть на вершине.

Время остановилось для Райны. Всё тоньше и тоньше становились ветви вокруг, всё прозрачнее листва; и настал миг, когда мягко нёсшая её вверх сила вдруг ослабла, осторожно, с поистине материнской заботой опустив на нетолстую ветвь. Казалось немыслимым, но необъятный и необозримый ствол Древа истончился здесь до самого обычного, и над головой валькирии упиралась в незримый свод острая, словно шип, вершина.

Нет, здесь не дули срывающие голову ветры, не озарял какой-то особенный свет, и даже серое небо над Райной не стало ближе.

Не стало.

Но…

Валькирия зажмурилась, запрокидывая голову. Здесь, на страшной высоте, высоко над туманами мира, она вдруг вновь ощутила давным-давно забытое, тот чистый восторг, что охватывал Деву Битвы, вырывавшуюся из ворот Асгарда на верном скакуне.

Восторг юности, открытости и чистоты.

Дева Битвы помогает героям. Она не судит, не рядит, а герой для неё тот, кто храбро сражается, кто не щадит себя и презирает смерть.

Участь её высока и прекрасна – вести героя к вратам Валгаллы, от отчаяния, ужаса и боли – к величайшему его триумфу. От горя – к радости; от потерь – к обретениям; от старой жизни – к жизни новой и почти что вечной. Почти – потому что всех ждала конечная гибель Рагнарёка, однако это казалось настолько далёким, что юная валькирия Рандгрид об этом не задумывалась. Совершенно.

Потом это ушло, ушло навсегда. Ушло, когда над Боргильдовым Полем сгустилась тишина, когда затихли стоны умиравших.

Оно ушло, и вместе с ним ушла валькирия Рандгрид, Разбивающая Щиты. Так родилась Райна, наёмница; и валькирия, даже после встречи с отцом, не могла вновь ощутить именно этого чувства, этого дивного порыва в груди, окрылённости, невесомости, всемогущества.

Здесь, на вершине Мирового Древа, валькирия вновь стала собой.

Трактирщик, асы, Асгард и даже отец с матерью – могут чуть-чуть подождать. Совсем немного, самую малость, пока она постоит тут, на вершине, вдыхая полной грудью, пусть даже и сама она меж жизнью и смертью, и владения Соборного Духа – самое настоящее царство мёртвых.

Она стояла и стояла, то зажмуриваясь, то вновь открывая глаза. Дивные видения словно сами впитывались сквозь веки, вплывали в глаза, властно вступали в сознание. Взор Райны проникал всё дальше и дальше, охватывая разом и близкое, и дальнее, вырываясь на простор Упорядоченного, оставляя позади смутные серые области, где они со спутниками недавно прорывались с боем; она вновь видела и дорогу мёртвых богов, видела и то место, где они оставили выведенные из Хьёрварда души; видела мёртвый мир, где они встретили Фенрира, – видела весь их путь.

Перед ней словно раскатили многоцветный бархат, с щедро рассыпанными по нему каменьями: опалами и яхонтами, бирюзой и агатом, рубином и смарагдом, хризолитом и халцедоном, адамантом и синим сапфиром.

Бархат уходил в бесконечность… за которой, однако, угадывался и великий предел. Предел, за которым кончалось всё, приведённое к порядку, всё, подчинённое закону, и где за огнистой полосой начинались владения Хаоса.

Даже мимолётно касаться их взглядом было мучительно, и Райна поспешно отвела глаза. Тем более что цветистый ковёр Упорядоченного послушно развёртывался перед ней, капельки огоньков словно вырастали, оказываясь скоплениями живых миров, и плоских, и имеющих вид шара. Она видела их скопления и цепочки, видела одиноко мерцающие искорки, видела всё буйство Межреальности; глаза её словно обрели волшебную способность во всех деталях различать всё, на что обращались.

Это было по-настоящему божественно. Всё, всё лежало у её ног, всё Упорядоченное до самого дальнего края; и валькирии казалось, что в сущем уже не остаётся ни тайн, ни секретов, ибо никакой тайне не остаться сокрытой, когда она, Райна, стоит здесь, на вершине Мирового Древа, обозревая, словно истинный Творец, свои владения.