Дуглас Хьюлик - Клятва на стали

– Конечно нет.

– Тогда почему они не сказали?..

– Состоялась чистка.

– Ах вот как!

Стефан Дорминикос проделал такую же штуку после первого разделения своей души. Очевидно, имперская политика гласила, что исполнителей легче убить, чем призывать их к молчанию. Интересно, знали ли нынешние Эталоны Маркино о судьбе своих предшественников? Навряд ли.

– Похоже, что это профессиональная вредность имперских магов, – заметил я.

– Любой, кто приближается к императору, перестает быть незаменимым.

Я согласно хмыкнул. История наглядно повторялась по заведенному образцу.

– Так почему же ты отдал свою душу?

Слоновая Кость уставился в чашку, сделал последний глоток. Я заподозрил его в желании хлебнуть чего-то покрепче.

– Тебе же сказано, – молвил он, придвигая к себе железный чайник, – я был Эталоном, мне приходилось творить заклинания и замыкать связи. Кто-то был должен произнести первую Клятву и подчинить ей орден. Когда речь заходит об империи и божественно избранном императоре, не говоря уже о тайной секте мечников, то слов зачастую бывает мало – нужна магия.

Я предпочел воздержаться от замечания насчет того, как император основал свой культ на тщательно продуманной лжи, и вместо этого спросил:

– Значит, твоя душа скрепила договор?

– В том числе. – Слоновая Кость взялся за чайник и нахмурился, когда из носика вытекла лишь хилая струйка жидкости с осадком из чайных листьев. – Если так будет понятнее, скажу, что я добровольно пожертвовал моими душой и магией. – Он поставил чайник на место. – Не уверен, что повторил бы это сегодня. Но таково проклятие времени, согласись? Мы оглядываемся и разбираем наши поступки, критикуем свои былые «я», лишенные возможности защититься – только оправдаться.

Я поиграл моей чашкой на столе.

Придется допытываться.

– Ну и каково тебе без души-то?

– Не твое дело, Кент, – огрызнулся он.

Затем моргнул и как бы стряхнул свое настроение, а заодно и воспоминания. Когда он снова поднял на меня глаза, в них присутствовала фальшивая бодрость человека, который пытается сделать хорошую мину при плохой игре.

– Значит, Бронзе нужны старые законы? – спросил он.

– Похоже, он думает, что твои бумаги помогут ему сохранить орден.

– Он надеется что-то найти, – подхватил Слоновая Кость. – Строку или страницу, которые раз и навсегда покончат с этой распрей. Но там ничего нет. В противном случае я воспользовался бы этим, когда орден и спор еще были молоды.

– Законов не видели двести лет, – сказал я. – Достаточно времени, чтобы исходить из молвы и передаваемых воспоминаний. Кто знает, как этот выводок Деганов отнесется к оригинальным документам?

– Наверное, я угадаю довольно точно. К тому же древние записи и старики редко влияют на мнение потомков.

– Старики? – встрепенулся я. – Означает ли это, что ты готов вернуться в Илдрекку и предъявить аргументы?

Меланхолическая улыбка.

– Возможно. Прошло много лет. Я не против увидеть тропинки, которыми гуляли мы с Симонис, – хотя бы оживлю их в памяти. – Его взгляд стал жестче. – Но я не собираюсь спорить из голой сентиментальности, и все зависит от того, как поведет свою линию Бронза. Если ты прав, то его план слишком идеалистичен, на мой вкус, но я могу по крайней мере выслушать.

Я еле сдержал улыбку. Располагая Слоновой Костью с его бумагами, я не только вдруг взял и повысил свои шансы вернуть Дегана в Илдрекку, но и мог рассчитывать если не наладить наши отношения, то хотя бы свести его с основателем ордена. С тем, кто по всем канонам должен был быть мертв.

Это чего-то да стоило, черт побери.

Затем Слоновая Кость выправил мне пропуск, подписавшись в ипостаси Хирона. К его чести, он замялся только на миг, когда я заметил, что должен еще соскочить с крючка после известного происшествия у Собачьих ворот. Почерком изящным и стремительным он добавил пассаж о благе государства и нежелательности моего задержания; сделав это, он отпустил меня на все четыре стороны.

Из чистого любопытства я снова пошел через рощу. Она была безлюдна – ни стражи, ни ассасинов. Я обрадовался первому и огорчился второму. Было бы здорово повидаться с нею в последний раз.

Еще раз оглянувшись, дабы увериться, что тень, имеющая форму нейяджина, не затаилась нигде, я скользнул в ночь.

– Ну? – спросила Птицеловка, когда я уселся напротив. – Нашел что-нибудь?

Мы находились в ночной чайной сразу за Имперским кварталом, на расстоянии плевка от ворот четвертого кольца. В заведении собирались любители слабой травки и заядлые меломаны. Человек, сидевший на маленькой сцене, слыл одним из лучших исполнителей центральной Деспотии и был на месяц вывезен из своего селения в холмах Венатти. Я понимал в этом только то, что музыка заглушала наш разговор. Воздух загустел от дыма.

– Кое-что, – ответил я, взял чайник, наполнил чашку и отпил. Кардамон. – Оказывается, что Хирон – это Деган Слоновая Кость.

– Что?!

Птицеловка отреагировала так бурно, что даже игрок на лютне аль-уд смолк и уставился на нее. Я улыбнулся в чашку, затем воздел руки и извинился перед всеми по-джанийски, покуда Птицеловка глазела на меня. Вокруг грянул смех. Музыка возобновилась.

– Деган Слоновая Кость? – прошелестела она, когда общее внимание переключилось на музыку и кальяны. – Как, основатель ордена?

– Он самый и есть.

– Да как это возможно?

– Долгая история.

– Ни хрена себе!

– Дольше, чем мы можем себе позволить сейчас. – Я поднял глаза и выдержал ее взгляд.

– Гм.

Я подлил еще чая с кардамоном, добавил с блюда на подносе два ломтика засахаренного лимона и помешал.

– Что случилось в театре?

– Ты имеешь в виду, после того, как ты все сорвал к чертям?

– Так и было задумано, если припоминаешь.

– Ну, тогда твой замысел удался. Представление прекратилось, Крушаки очистили зал, а партер едва не взбунтовался, пока падишах не швырнул в толпу пригоршню дхармов. – Птицеловка потрясла кулачком. – Я остригла пару барашков на выходе.

Я закатил глаза.

– А Жирное Кресло?

– Увели в кандалах.

– Какие-нибудь вести от Мамаши Левая Рука?

– Ты их ждал?

– Да не особенно.

Слова Мамаши о некоем соглашении по поводу старых каналов Щура прозвучали неплохо, но я подозревал, что это приманка, а не реальное предложение. Скорее всего, она располагала другими имперскими каналами для своего глиммера.

– Тем лучше, – заметила Птицеловка, – потому что ее люди уже не сумеют замолвить за нас словечко. Падишах приказал вернуть труппу в «Тень Ангела» в сопровождении стражи. Половина Крушаков еще там.

Я кивнул. Мы ждали чего-то подобного с этой пьесой – и Птицеловка, и Тобин, и я. Негоже набить помещение имперцами и разбудить запретную дорминиканскую магию, пусть даже она всего лишь шум и видимость. Именно поэтому мы постарались исключить всякую возможность связать актеров с тем, что произошло с Жирным Креслом. Гарантий не было, и деспот неспроста назывался деспотом: он мог сделать с нами все, что заблагорассудится.