Тахира Мафи - Зажги меня (сборник)

– Слушаюсь, сэр.

Тишина.

И потом:

– Джульетта! – доносится до меня голос Уорнера, и от неожиданности я чуть не падаю, попадая прямо на унитаз. – Выходи к нам, любовь моя. Подслушивать нехорошо.

Я медленно выхожу к ним. Лицо у меня раскраснелось от горячей воды и еще от того, что меня застали за таким постыдным детским занятием. Внезапно я понимаю, что мне некуда деть свои руки.

Уорнер наслаждается моим замешательством.

– Ты готова на выход?

Нет.

Нет, конечно же, нет.

Меня душит надежда и страх, и мне приходится снова и снова напоминать себе о том, что надо все время дышать. Я не готова встретиться лицом к лицу со смертью своих друзей и с разрушениями, которые мне предстоит увидеть. Разумеется, я совсем не готова.

Но вслух я довольно уверенно и громко произношу:

– Да.

И мысленно собираю себя воедино, чтобы выстоять перед правдой, какой бы та ни оказалась.

Уорнер оказался прав.

Провезти меня в тележке по Сектору 45 оказалось гораздо проще, чем я могла предположить. Никто ничего не заметил, а пространства под тележкой оказалось достаточно для того, чтобы я смогла устроиться там довольно удобно.

И только когда Делалье приподнял одну «полу» покрывала тележки, я начинаю понимать, где мы находимся. Я быстро осматриваю территорию и оцениваю ее как то самое место, где стоят все военные танки базы.

– Быстро, – шепчет Делалье. Он указывает на один из танков, стоящий ближе всех к нам. Я вижу, как изнутри кто-то открывает дверцу. – Торопитесь, мисс. Нельзя допустить, чтобы вас тут кто-то заметил.

Я выбираюсь наружу.

Выпрыгнув из-под покрывала тележки, я оказываюсь на открытой местности, но тут же ныряю в распахнутую дверцу танка и проворно забираюсь на сиденье. Дверца за мной тут же запирается. Я оглядываюсь и вижу только заботливые слезящиеся глаза Делалье. В этот момент танк трогается с места.

И я чуть не падаю вперед от неожиданности.

– Пригнись и не забудь пристегнуться, любовь моя. Эти танки строили не для удобства пассажиров.

Уорнер смотрит вперед и при этом улыбается. Руки у него затянуты в черные кожаные перчатки, тело накрыто шинелью стального серого цвета. Я пригибаюсь на сиденье, нахожу на ощупь ремни и пристегиваюсь, как умею.

– Значит, тебе известно, как туда добраться? – спрашиваю я.

– Конечно.

– Но твой отец говорил, что ты ничего не помнишь из того, что может касаться «Омеги пойнт».

Уорнер смотрит на меня через плечо и хохочет:

– Как нам повезло, что неожиданно ко мне вернулась память, правда?

– Послушай, а как тебе вообще удалось оттуда сбежать? – удивляюсь я. – Как же ты прошел мимо охраны?

Он пожимает плечами:

– А я просто сказал им, что у меня есть разрешение выходить из своей комнаты в любое время.

Я только открываю рот в изумлении.

– Ты это серьезно?

– Весьма.

– Но как ты вообще нашел выход? – спрашиваю я. – Тебе удалось миновать охранников, допустим. Но само это место хуже любого лабиринта. Я там путалась каждый раз, хотя прожила целый месяц.

Уорнер проверяет какие-то данные на приборной доске. Он нажимает на какие-то кнопки, но я ничего в этом не понимаю.

– Я не совсем находился без сознания, когда меня доставили к вам, – поясняет он. – Я силой заставлял себя смотреть по сторонам и все запоминать, особенно все то, что касалось входа. В моей памяти осталось множество ориентиров. Потом я запомнил, сколько времени потребовалось, чтобы отнести меня от входа в медицинский отсек, а потом оттуда – до моей комнаты. Всякий раз, когда Касл провожал меня в туалет, я пытался прикинуть, сколько времени мне потребуется, чтобы добраться до выхода, и в какую сторону следует двигаться.

– Значит, – хмурюсь я, – ты мог бы справиться с охранниками и убежать от нас гораздо раньше. Почему же ты этого не сделал?

– Я уже тебе говорил. Мне показалось, что быть таким пленником, как я, – это самая настоящая роскошь, которой надо воспользоваться. Появилась прекрасная возможность хорошенько отоспаться за месяцы. Мне не нужно было бесконечно работать, думать и разрабатывать военные планы. Но конечно, самый очевидный ответ, – тут он выдыхает и подытоживает свою речь, – такой! Я оставался там только потому, что имел возможность видеть тебя буквально каждый день.

– Ах, вот оно что…

Уорнер смеется, на секунду даже зажмуривается.

– А тебе же по-настоящему никогда не хотелось оставаться там, да?

– Что ты хочешь этим сказать?

Он качает головой:

– Если ты собираешься выживать в той или иной обстановке, – поясняет он мне, – ты не можешь оставаться безразличной ко всему тому, что тебя окружает. И никогда нельзя рассчитывать на то, что о тебе в случае чего позаботятся другие люди. Ты ведь не можешь гарантировать, что они поступят правильно и не ошибутся ни при каких обстоятельствах.

– Я не понимаю, о чем ты вообще говоришь?

– Тебе было все равно, – начинает он заново свои объяснения. – Ты находилась там, под землей, целый месяц вместе со всеми повстанцами, обладающими сверхъестественными способностями. Но они умели только разглагольствовать о высоких идеях спасения мира. Что же касается тебя, если верить твоему утверждению, ты вообще не смогла запомнить там все ходы и выходы. Это потому, что тебе было все равно. Ты не хотела участвовать в их жизни, присоединяться к их идеям. Если все это было не так, ты бы постаралась узнать как можно больше про свой новый дом. Тебя бы охватило восхищение, после которого ты ни секунды не сидела на месте. А ты пребывала в апатии. Утонула в полном безразличии к происходящему вокруг.

Я открываю рот, чтобы возразить ему, но он не представляет мне такого шанса.

– Я ни в чем не обвиняю тебя, – говорит Уорнер, – хотя бы потому, что их идеи были утопичны. Им не хватало реализма. Мне, например, все равно, на какую длину у тебя вытягиваются конечности или сколько предметов одновременно ты можешь сдвинуть с помощью силы мысли. Если ты неправильно понимаешь своего противника или, что еще хуже, недооцениваешь его – ты непременно проиграешь. – Он крепко сжимает зубы. – Я не раз повторял тебе, что Касл поведет своих людей на погибель. Он был слишком оптимистичен, слишком уж поверил в свое безупречное лидерство. Не хотел даже предположить, что все обстоятельства выстроились против него. Кроме того, он слабо представлял себе, как Оздоровление борется с повстанцами и какие силы готово бросить против мятежников. Оздоровление, – продолжает Уорнер, – вовсе не намерено проявлять доброту, даже притворяться, что оно обладает милосердием. Гражданское население для них – рабы, вечные труженики, выполняющие тяжелую и грязную работу. Им нужна только власть, и еще они хотят развлекаться. Им вовсе не интересно решать проблемы гражданского населения. Им только требуется постоянно убеждаться в своем благополучии, а мы можем в это время копать себе могилы.