Иван Иванов - Любовь и хоббиты

– Боббер теперь прикольный, ба! – если бабушку моя новая наружность возмущала, то Билльку смешила, сеструха без конца хихикала и двигалась то затылком вперед, то обычным ходом. – Я сначала испугалась, а теперь даже не знаю… По-моему, зеленая борода – это круто, – Билль дернула меня за это самое «круто» и добавила. – Боббик будет первым бородатым хоббитом на Базе!

– Борода у него зеленая! – сердитая старушка подобрала жестяную лепешку от содовой и запустила в стайку озорных хоббитят, которые секунду назад пытались влезть на меня и сплясать «Арам-зам-зам». – Да я сама с ним скоро позеленею!

Я шагал за малышкой Билль, сзади кричала старенькая бабушка, возражать не имело смысла, только народ развлекать, зато появилось время пораскинуть мозгами – ведь их стало больше. Правда, пока я затруднялся сказать, сколько в мозгах осталось хоббитского и добавилось цвергского. Интересно, ЧТО я теперь? Нос, брюшко, кустистые брови и борода пещерного тамады, память прежняя, а привычки и желания новые. В теле цверга забавно, а когда хоббиту забавно, он увлекается, заигрывается, пока кто-нибудь или что-нибудь не треснет его по башке. Сторожевой тазик Урмана оказался не слишком тяжелым, но вдруг возникла бабушка. Если бы на Базе существовали такие почетные звания, как «королева дисциплины», «гроза беспечности» и «враг раздолбайства», она бы их заслуженно получила. Между прочим, хоббичиха Клавдия в прошлом – лучший спец по допросу нечисти в полевых условиях, чтоб вы знали. Да, да, это чистая правда.

Моя бабушка в прошлом – оперативный сотрудник Базы, почти агент. Себя агентом не считает, называет помощницей. Суть ее работы сводилась к следующему: когда обычный агент опускал руки, испытав на задержанном чудище самые крайние меры вроде каленого железа и просмотра телесериалов, когда коварный злодей молчал и ржал агенту в лицо, брызгая ядовитой слюной, отказывался раскрывать явки, пароли и конспиративные квартиры, после того, как заплеванного агента укладывали на носилки и подключали к системе искусственного дыхания, провожая в кому, на допрос выпускали бабулю. И она набрасывалась на монстра, можно сказать, голыми руками. Подходила, находила глаза и смотрела.

Смотрела минуту, смотрела две… три, четыре, пять, а на шестой случался нокаут.

– Уведите ее, я все рррасскажу! Пожалуйста, уведи-тееее! – орало пятитонное исчадие ада, впервые в жизни используя слово «пожалуйста». Вот какая у меня бабушка. Многие старушки в квартале удивляются – и чего в ней такого особенного? И в открытую завидуют. И есть чему: только она может во всеуслышание осуждать и обзывать шефа красноколпачником. Если верить бабулиным рассказам, это право заслуженное. Никто, ни в одной разумной галактике не в силах обманывать Клавдию больше пяти минут. Она бы до сих пор могла прославлять Базу в просторах пространства и времени, но ровно тридцать четыре года назад, когда появился я, бабушка ответила шефу (по ее рассказам он молил на коленях о продолжении работы) решительным «нет».

– Внуки – это святое! – на том она закрыла тему сотрудничества и отошла от дел. Вот такой у моей бабушки великолепный дар, именно поэтому нам с Биллькой всегда было трудно жить с нею в одной норе. Когда мне стукнуло тридцать три, я съехал в отдельную нору. В тридцать три становишься совершеннолетним и получаешь жетон хоббита – хоббитское удостоверение личности, признается паспортом в трех галактиках и мусором в прочих. Представьте себе – только в тридцать три я смог позволить себе иметь личные тайны.

Мой друг Урман однажды решил открыть секрет бабулиного таланта. Чудик, что тут скажешь, этого хоббита неизвестное манит к себе сильнее, чем фирменные кольца на звездолетах «Ауди». Он превратился в бабушкину тень, ходил и ползал за ней по пятам и днем, и ночью. При любой возможности доставал прибор со стрелкой, делал замеры, записывал в блокноте. Прятался у бабушки под кроватью. Как-то он там задремал и чихнул во сне, громко ударился затылком о дно. Баммм! Чуткая старушка вскочила и заорала «Воры!». Метнулась к эльфийскому мечу, сняла клинок со стены над изголовьем и…

Как хорошо, что я успел прибежать на крик, как хорошо, что Ури не успел высунуться, а то лишился бы головы или пятки или еще чего важного.

– Стой! – крикнул я.

– Кто там? – крикнула ба.

– Урман! – крикнули мы с Урманом.

– Паразит! – ба дважды рубанула воздух и положила лезвие на место.

Ури вылез, встал перед бабушкой и протянул ей самодельный прибор со стрелкой, взглянуть на показатели.

– Поразительно! Смотрите! – прошептал он, бабушка поморщилась и отвела его дрожащую руку. – Мне кажется, я на пороге открытия! МЫ на пороге открытия! От вас, госпожа Клавдия, исходят пары правды. Моя версия такова, что ваши потовые железы мутировали и перестали работать, как им полагается. Вы выделяете пот правды, если можно так сказать.

– Чегоооо? – бабушка поехала заводиться по новой.

– У вас есть вата? – Ури отложил прибор со стрелкой и, сияя научным озарением, принялся грызть себе ногти. – Нужна вата, чтобы взять пробу на анализ. Совершенно безболезненно, уверяю вас, госпожа Клавдия, один легкий мазок под мышкой, я покажу…

Бабулина затрещина положила конец эксперименту, а меткий прыжок старушки с кровати на пол навсегда вывел из строя измерительный прибор со стрелкой. Урман покидал спальню через окно и не разговаривал с нашим семейством больше месяца. Я долго обдумывал способ примирения и придумал. Десять пачек пельменей помогли мне восстановить добрые отношения с другом.

За воспоминаниями я одолел дорогу к домику, где прошли мои детство и юность. В норе у ба образцовый порядок, она помешана на чистоте, как я на Алине. Свихнуться на чем-нибудь – это у нас в крови. В каждой комнате веник, влажная уборка два раза в день, а для гостей масочный режим. Ба ежечасно моет руки с мылом, на голове носит голубую медицинскую шапочку на резинке. И, конечно, она знает истинную причину безумства хоббитов.

«Вы что, думаете, они по Базе носятся просто так? Что? От веселья, говорите? Ха! От скуки? Два раза ха! Всему виною инфекция, – утверждает она, и слово в слово повторяет слова из медицинского гоблинского журнала, – тропический толкиенит, на почве которого развивается мордорский синдром, будь он неладен. Вот истинная причина. И эльфы. Эльфы, эльфы! Какого Голлума он (это она про шефа) завел с ними дружбу? Грызольды мало? Мало, я знаю, спрашивала. Подавайте ему эльфиек, да потощее! Каждая вторая толкиенутая. Чихают, чихают, не лечатся. Вот, пожалуйста, перезаражали всех!».

«От Базы вред один, – часто говорит ба, закончив уборку. – Луна искусственная, безделье. По-другому старики жили. Воровали в шутку, по праздникам у близких соседей, ходили степенно вдвоем или по трое, и гоблинов были не глупее!».