Дмитрий Тихонов - Эпоха последних слов

Тут-то я и увидел Аргрима в последний раз. Он стоял на стене, как раз над воротами, там, где было жарче всего. Вокруг него такой кошмар творился — настоящая скотобойня. Меня чуть не вырвало, когда увидел. Отрубленные головы, руки, ноги. Он стоял себе спокойно, держа в руках свои парные мечи, а вся его одежда, казалось, насквозь пропиталась кровью.

Как только уцелевшие в штурме солдаты противника вернулись в свой лагерь, Аргрим взмахнул рукой, и наш командир, гордый, благородный ярл Реджинард, подскальзываясь, чуть не падая на стене, подбежал к нему. Честное слово, у меня едва челюсть не вывалилась, да и у всех вокруг тоже. Вот тогда до нас наконец-то дошло, кто здесь был настоящим хозяином. Я стоял неподалеку и хорошо слышал их разговор, благо они не секретничали.

— Сейчас, — сказал Аргрим. — Нужно ударить сейчас.

— Как? — испуганно возражал ярл. — Мы не готовы!

Наш Реджинард тоже был не пальцем делан, обстановку оценить успел и шансы наши прикинул. Поэтому не сразу приказание исполнять кинулся, а заспорил сперва. У нас, говорит, нет ни единой возможности прорваться. Численный перевес слишком большой. Пусть, мол, они там сначала и не ожидают контратаки, но спохватиться успеют. Встретят нас сталью, затопчут почем зря.

Аргрим даже головы не повернул. Сказал только:

— Не затопчут. — И рукой так махнул, мол, беги уже, выполняй, что велят.

И побежал наш ярл солдат строить, готовить к атаке. Красно-черный тем временем сделал то, от чего у меня до сих пор, как вспомню, мурашки по коже бегут. Даже потом уже не так страшно было.

Он поднял за волосы отрубленную голову, что валялась у его ног, поднес к лицу и начал что-то шептать ей в ухо. Слов я, само собой, не разобрал. Смотреть-то не хотелось, но, странное дело, оторваться не мог. Он будто бы просил, разговаривал не с самой головой, а с чем-то сквозь нее. В тот момент я понял, что души наши теперь не стоят ни гроша. В другой ситуации его, понятное дело, схватили бы, да на костер без лишних разговоров — простой народ никогда колдунов не любил. Но тут мы все стояли в лужах крови, и нам было не до справедливости или божьего суда.

В общем, поговорил он с головой, да бросил ее со стены. А сам вдруг корчиться стал, будто от боли сильной, пополам согнулся, потом резко выпрямился, маску свою на мгновение задрал — впервые на моей памяти, — жаль, я разглядеть ничего толком не успел. Помню лишь, что изо рта у него ворона вылетела, грязно-серая такая, самая обыкновенная. Каркнула, в лес улетела. Я даже глазом не успел моргнуть.

Аргрим подошел к самому краю стены и закричал. Пронзительно, хрипло, как раз по-вороньи. Только этот крик был протяжный, истошный, аж внутри все сворачивалось. И мертвецы внизу под стеной зашевелились. Медленно, неуклюже они поднимались на ноги и брели в сторону вражеского лагеря. Те, у кого не было ног, ползли. Некоторые передвигались на четвереньках. Все происходило в жуткой тишине, даже птицы в лесу замолкли, словно ужаснувшись тому, что внизу творилось.

Поистине, я, наверное, последний из тех, кто тогда это видел. Поверьте, рад бы забыть, да не могу. Мне часто снится тот проклятый день, хотя сейчас уже реже, вообще снов мало вижу. Но все равно. Если уж снится, то так ясно, будто и впрямь вновь там стою, молодой, перепуганный насмерть, а они внизу медленно идут. В полном, совершенном безмолвии. Мне на стене отлично слышно, как шуршит трава у них под ногами. Что странно, у нас в крепости никто даже не закричал, ни от страха, ни от удивления. Наверное, подспудно, в глубине души, все ждали от красно-черного чего-то подобного. Вернее, не то, чтобы ждали, а знали, что он на такое способен. Но тишина была вскоре нарушена дикими воплями противника — мертвецов увидели во вражеском лагере.

Утро уже успело перейти в ясный день, а потому их сложно было принять за живых: у кого-то не хватало половины черепа, у кого-то руки, у кого-то внутренности вываливались и волочились следом, цепляясь за корни и кусты, у некоторых в груди торчало по нескольку стрел. Так что маргелловские приспешники сразу догадались, кто к ним пожаловал. Но надо отдать им должное — побежали не сразу. Кое-кто попытался было дать нашим неожиданным союзникам отпор, да толку в этом не было — правду говорят в народе, двум смертям не бывать. Мертвецы сражались как звери, молча, с безудержной дикой яростью; не обращая внимания на удары мечей или копий, они валили маргелловцев на землю, душили их, топтали, разрывали на части.

Первыми показали спину рыцари. Ничего удивительного. Мне было хорошо видно, как, побросав свои пожитки, сменных лошадей, оруженосцев, умчался прочь славный ярл Эдрик из Харронвеста, победитель множества турниров, гроза женских сердец. Какие сердца, такие и грозы. Но это к слову. За Эдриком рванули остальные благородные воины. Простые солдаты с наемниками сопротивлялись дольше, но страх взял верх и над ними, тем более что сталь никак не хотела брать нечисть.

Вот тогда-то ярл Реджинард дал команду покинуть форт. Он просто рявкнул:

— Бегите быстрее! — и велел открывать ворота.

Мы побежали. А вокруг мертвецы все также молча расправлялись с отступающим противником. Перепуганные маргелловцы рассеялись по всему лесу. Какие бы там ни были опытные наемники, но с ожившими мертвецами им раньше сталкиваться не приходилось. Тем более что среди этих мертвецов находились их боевые товарищи, может, родные или друзья. Это нас и спасло.

Обратно в крепость я уже не вернулся. Ушел через перевал, скитался по Королевствам, воровал, бродяжничал, потом примкнул к странствующим артистам, стал у них сказочником. Язык-то у меня хорошо подвешен, да и голова вроде бы варит. Через десять лет вновь оказался в родных краях, осел в деревеньке под вымышленным именем, женился, дочурка родилась. Думал, никогда в эти стены не вернусь. Но ошибался. Вот и все, круг замкнулся. Конец истории.

— Знаешь, старик, — сказал Вольфганг, нарушив затянувшееся молчание. — Ты говорил, что мы отблагодарим тебя за помощь, выслушав сказку. Но сдается мне, от сказки пользы будет больше, чем от сокращения пути.

— Древняя мудрость гласит, — лукаво прищурился Синеус: — не свершения ведут нас вперед, а цена, что мы за них платим. Запомни, рыцарь, тьме не одолеть тебя лишь до тех пор, пока ты готов чем-то жертвовать ради победы.

— Я запомню, старик, обещаю.

— Скоро рассвет. Если выйдете через ворота, то окажетесь на проселочной дороге, которая еще не успела полностью зарасти. Меньше чем за час она выведет вас к тракту, к конюшням Сиплого Ханри. Я подкармливаю там лошадок, но они уже устали в стойле. Выбирайте каких хотите, их хозяин пропал бесследно и вряд ли станет возмущаться. До крепости алхимиков доберетесь к следующему вечеру.