Робин Маккинли - Меч королевы

Все палатки убрали, и Харри поразилась открывшемуся количеству зверей и людей. Припомнив попытку слуг дома прислуживать ей при купании позапрошлым вечером, она гадала, есть ли в лагере женщины. С виду разобрать не удавалось, поскольку все носили такие же свободные одеяния, как у нее, причем большинство с капюшонами, а бороды попадались редко.

– Госпожа, – произнес знакомый голос.

Харри обернулась и увидела Корлата, за ним шел Огненное Сердце.

– Очередная долгая поездка верхом? – Щеки у нее вспыхнули, когда горный король назвал ее госпожой.

– Очередная долгая поездка, но так быстро скакать не придется.

Она кивнула, и на лице короля мелькнула улыбка. Гордая дева не станет ни умолять, ни задавать вопросов. Харри ничего не заметила.

– Тебе понадобится это. – Он протянул ей капюшон, такой же, как у него и почти у всех.

Девушка беспомощно вертела вещь в руках, поскольку сходящая на конус длинная труба из мягкой материи, на взгляд непосвященного, не имела очевидного предназначения. Корлат забрал капюшон и надел на нее, затем извлек откуда-то шарф и показал, как правильно его наматывать.

– С опытом станет проще.

– Спасибо.

Раздался новый голос, и оба обернулись. Человек с конем, одетый в коричневые рейтузы и тунику, доходившую до края высоких сапог, носил маленькую белую метку на правой щеке. Корлат объяснил девушке, что так одеваются здешние конюхи. Охотники, на ком лежит забота о котах и собаках, одеваются похоже, но у них красные ремни, красные шарфы поверх капюшонов, и белая метка, обозначающая род их службы, наносится на левую щеку.

– Я… я думала, все горцы носят кушаки, – неуверенно заметила Харри.

– Нет, – довольно охотно ответил Корлат, – только те, кому дозволено носить меч.

Человек в коричневом повернулся к приведенному коню.

– Его зовут Красный Ветер, Ролинин, – сказал Корлат. Тоже рыже-гнедой, этот конь уступал яркостью Огненному Сердцу. – Пока будешь ездить на нем.

Это «пока» несколько настораживало. Конь ласково смотрел на нее сверху вниз. Идея не трястись у кого-то поперек седла привлекала, но, глядя снизу вверх на высокого скакуна, Харри набралась храбрости и сказала:

– Я… я привыкла к удилам и уздечке.

«А еще к стременам, но без них я, наверное, смогу обойтись… по крайней мере, если не случится ничего слишком волнительного. Похоже, у него приятный аллюр… о боже».

– Да, – непроницаемым тоном ответил Корлат, и Харри в тревоге подняла на него глаза. – Красный Ветер научит тебя ездить как мы, горцы.

Девушка поколебалась еще с минуту, но не смогла придумать довода менее унизительного, чем простое «ой, боюсь». Поэтому, когда конюх опустился на колено и подставил ей сложенные чашкой ладони, она решительно шагнула на них, и ее мягко подняли в седло. Без поводьев. Харри взглянула на свои руки, не зная, куда их девать, торопливо вытерла ладони о бедра, а затем сложила поверх закругленной луки, словно оглушенных кроликов, принесенных домой с охоты. Красный Ветер прянул назад ушами, спина под ней шевельнулась. Харри осторожно сжала ногами его бока, а конь ждал, прислушиваясь. Она мягко стиснула его коленями, и он торжественно шагнул вперед. Всадница откинулась назад, и конь остановился. Возможно, они поладят.

Пока она разбиралась с руками, Корлат взлетел в седло. «Они, наверное, ждут, что я научусь и садиться в седло без посторонней помощи», – подумала Харри раздраженно. Она оторвала взгляд от чутких ушей Красного Ветра. Огненное Сердце тронулся, и Красный Ветер охотно последовал за ним.

Они путешествовали несколько дней. Харри хотела бы знать, сколько именно, но не додумалась сразу же найти кусочек кожи или дерева, чтобы отмечать дни, и где-то на третьи, или пятые, или шестые сутки потеряла счет времени. Путешествие оказалось долгим. Каждая мышца болела и протестовала против непривычной нагрузки после месяцев разнеженной жизни в Резиденции и на борту корабля. И все же Харри была благодарна за усталость, поскольку та даровала ей глубокий сон без сновидений. Она натерла себе мозоли седлом, но, стиснув зубы, не обращала на боль внимания. И вместо ожидаемого ухудшения, они стали болеть меньше, а потом и вовсе прошли, а вместе с ними боль и ломота в теле. Прежние верховые навыки вернулись к ней, и она не скучала по стременам – только когда садилась в седло. Ей по-прежнему ежедневно требовалась чья-нибудь помощь в этом. Островитянка медленно осваивала искусство управлять терпеливым конем без поводьев. Она научилась шнуровать сапоги и наматывать капюшон вокруг головы почти так же ловко, как если бы проделывала это всю жизнь. Научилась изящно есть руками. Познакомилась с четырьмя женщинами, входившими в походный лагерь Корлата. Все четверо носили кушаки.

Выяснилось имя дружелюбной кошки: Наркнон. Поутру та часто обнаруживалась теплым клубком у Харри в ногах. Наркнон тоже, при всей ее хищной природе, любила овсянку.

Харри продолжала ужинать за королевским столом с восемнадцатью Всадниками и Корлатом. Она по-прежнему сидела по левую руку от короля, и ей по-прежнему вежливо прислуживали и спокойно игнорировали. Постепенно до нее дошло, что Корлат держит ее при себе не только из-за отсутствия привычки иметь дело с пленными врагами, но в большей степени в надежде, что она почувствует себя почетной гостьей. Он с готовностью отвечал на ее вопросы, отчасти потому, что она не злоупотребляла этим правом. И в его манере часто проскальзывала робость, когда он предлагал ей что-то: новый плащ или кусочек фрукта, какого она никогда не видела. «Он хочет, чтобы мне здесь понравилось», – догадывалась она.

Харри, как и раньше, спала в королевском шатре, но теперь ее угол отделяли благопристойными занавесями. Просыпаясь по утрам и отодвигая шторы, Корлата она уже не заставала. Один из слуг замечал ее и приносил ей полотенца, воду и завтрак. Она полюбила овсянку. Иногда из нее делали маленькие плоские лепешки, жарили их, а внутрь клали мед. Мед из цветов, которых она никогда не видела и не нюхала. Его насыщенный экзотический аромат пробуждал мечты.

Она никогда не спрашивала Корлата, почему она здесь и каково ее будущее.

По утрам после завтрака, пока снимали лагерь или пока король принимал гонцов, Харри каталась на Красном Ветре, училась сама и позволяла коню учить ее ездить по-горски. После урока верховой езды, если в тот день путешествие не продолжалось, девушка бродила по лагерю и наблюдала, как идет работа. Все проветривалось и стиралось, вытряхивалось и расправлялось. Тщательно вычесанные звери блестели. Никто – ни конь, ни пес, ни кот, ни человек – не препятствовали Чужой заходить куда-либо. Иногда ей даже разрешали взять скребницу или тряпочку для полирования или выбивалку для ковров, но это явно делалось из сочувствия, поскольку в ее помощи никто не нуждался. Она произносила немногие выученные слова по-горски: «можно?» и «спасибо», – а горцы улыбались ей и в ответ медленно и старательно выговаривали «это честь для меня». Иногда удавалось застать выезд охотников. Собаки охотились стаями, а коты поодиночке или иногда парами. Казалось, никакого порядка у выезжавших с ними людей нет, кроме присутствия хотя бы одного охотника. И ни разу они не вернулись без добычи: пустынных зайцев, мелких сурков-оробогов или большого рогатого дунди, подвешенного на шест между двумя лошадьми. Названия ей говорил Корлат.