Робин Маккинли - Меч королевы

Кто-то поднял факел. Затем вспыхнул еще один, и еще, и еще. Утоптанная земля между Харри и молчаливым всадником на другом краю круга колыхалась в неровном свете.

Затем снова прозвенели бронзовые колокольцы, отозвавшиеся в ушах Харри грохотом пушки Чужаков. Золотой Луч ожил и заржал, и темный конь ответил.

Харри не знала, долго или коротко длился поединок. Она сразу поняла, что этот мечник, закутанный в шарф так, что видны были только глаза, мог разделать ее на части в любой момент. Вместо этого он вынудил ее атаковать, отбросив защиту, заставляя демонстрировать каждое из множества движений, которым научил ее Матин. Точно директор школы, принимающий экзамен. Он явно забавлялся, и Харри начала злиться. Злость позволила расчистить в голове крохотное место и выстроить собственный план. Снова поднимался гнев, вызывая головную боль, пока свет факелов не стал казаться багровым. Но Харри не беспокоилась, поскольку уже знала, что гнев дает ей силу. А сил не хватало. Она устала, и конь ее устал, а гнедой, она видела, был свеж. И рука ее, скрещивая меч с противником, чувствовала, насколько странный всадник не перетруждается в сопротивлении ей. Но нарастающая волна гнева подняла ее на гребень и вдохнула энергию в Золотого Луча. Харри начала теснить всадника на гнедом жеребце… по чуть-чуть, потихоньку. Она напирала, и гнедой отступил на шаг или два. Толпа ахнула. И с быстрым и веселым «вжик» кончик ее меча поймал шарф, обернутый вокруг лица всадника, и рассек его вверх от подбородка. Она промахнулась всего на волосок. Единственная капля крови выступила в уголке его рта. Харри уставилась завороженно на эту каплю, чувствуя, как соскальзывает по ногам, рассеченный надвое, ее кушак и ложится мягкой кучкой на землю. Лицо принадлежало Корлату.

Харри глядела на темного горного короля верхом на красном коне и понимала – выхода нет. Это небо, звезды, подмигивающие в стремительно павшей темноте, песок и окружающие горы загнали ее в угол. Она чувствовала себя персонажем чужой истории, вышитой фигуркой на горском гобелене, воплощением чего-то, о чем дома, на Островах, никто и представления не имел. Затем толпа взревела и бросилась внутрь. Харри закрыла глаза. Но ее гладили по щиколоткам, по рукам, по спине, снова превращая в человека, с человеческим изумлением и человеческой удачей. Рев начал складываться в слова: Харизум-сол! Лапрун-минта! Минта-мусти! Харизум-сол! Цорнин и Исфахель сошлись и терпеливо стояли рядом, пока вокруг бушевали зрители. Кони повернули головы и приветственно коснулись друг друга носами.

Краем глаза Харри видела, как Корлат промокнул каплю крови в уголке рта тыльной стороной ладони.

Толпа отхлынула, распавшись на более мелкие группки. Люди смеялись и хлопали друг друга по рукам, плечам и спинам. Золотой Луч и Огненное Сердце чуть отступили. Их всадники сидели молча и неподвижно. Харри не могла смотреть на короля. Он протянул к ней руку, но Цорнин сделал крохотный шажок в сторону, и рука Корлата упала.

Матин появился с другой стороны от Харри и тронул ее за локоть. Девушка благодарно улыбнулась знакомому лицу. Наставник молча повернулся, а она соскользнула с Золотого Луча, и они вдвоем медленно последовали за ним, наконец позволив себе ощутить усталость. Старый воин остановился возле двух уже поставленных тари, опустился на колени и занялся костром, тактично игнорируя своих учеников. Харри только рада была на время забыть про славу лапрун-минта. Пока она машинально снимала с Золотого Луча седло и вытирала коня насухо, марево головной боли и чувство неуместности происходящего начало отступать. Запах Матиновой стряпни подкрался, словно старый друг, ободряя и напоминая ей, кто она есть или кем она стала. Хари, Дочь Всадников.

В ту ночь Харри объелась. Она ела, пока желудок не заболел. Пока шли тренировки, Матин держал ее на строгой диете. Но содержимое тарелки почти не задевало внимания. Множество лапрунов, с кем она сражалась сегодня, приходили, чтобы коснуться ее руки и принести нечто вроде присяги на верность. Они возникали на краю светового круга, такие же неразличимые, как и днем: красные, синие, коричневые, черные туники. Ни на одном не было кушака, а мечи покоились в ножнах на боку, а не сверкали ей в лицо. И все называли ее Харизум-сол и лапрун-минта, почтительно понижая голос. Харри съела так много, поскольку только еда позволяла ей чувствовать себя настоящей.

По мере наступления ночи поблизости вырастали все новые тари. Матин задействовал котел большего размера, чем тот, в котором ежевечерне в течение полутора месяцев готовил на них двоих. Вскоре Харри обнаружила, что они делят костер и ужин с Иннатом и Фараном, Форлоем и Дапсимом и другими королевскими Всадниками. Они молча наблюдали, как лапруны приходили показаться Дочери Всадников, появлялись и исчезали, а та все подкладывала себе в тарелку. Однажды, подняв глаза, Харри увидела, как Матин протягивает тарелку Корлату. Король плюхнулся на песок, скрестив ноги, и начал есть. Харри хотелось спросить, почему лапруны салютуют ей. Ей чудилось в этом больше, чем простое признание проигравшего победителю, но она помалкивала. Матин научил ее терпению, а упрямой она была всю жизнь.

«Вроде бы нечего жаловаться, – подумала она, – ведь у меня… все… получилось. Но неужели нельзя было побольше рассказать мне заранее?»

Она заглядывала в глаза тем, кто искал ее и называл Харизум-сол, и пыталась думать о них как о личностях, а не о халатах и туниках и павших кушаках. Все лапруны уходили от нее без слова. Казалось, они не ждали от нее иного ответа, кроме самого факта ее присутствия. Это одновременно позволяло отдохнуть и тревожило.

Одна из лапрунов оказалась женщиной. Для нее у Харри нашелся вопрос.

– Как твое имя?

Девушка была одета в синее, и Харри внезапно признала в ней всадника на гнедой кобыле.

– Сенай, – ответила та.

– Где твой дом?

Сенай повернулась лицом на северо-запад.

– Схпардит. Это там. – Она указала в темноту. – Дюжина дней на быстром коне.

Харри кивнула, и девушка ушла в ночь, к собственному костру. А люди все шли и шли к лапрун-минта, сидевшей со Всадниками и королем. Когда Харри снова подняла глаза, кроме нее и короля, вокруг огня сидели восемнадцать темных фигур. Все Всадники, где бы они ни пропадали, вернулись.

Явилась и Наркнон. Харри с радостью обняла кошку, потребность в живом тепле сделалась к этому моменту почти невыносимой. Она предложила подруге кусочки мяса, и та любезно приняла подношение, хотя попыталась порыться в тарелке у Харри самостоятельно, дабы убедиться, что девица не приберегла лучшие кусочки для себя.

Харри спала без сновидений, положив ладонь на рукоять меча. Проснувшись в такой позе, она уставилась на собственную руку, словно на чужую.