Василий Горъ - Игрушка Двуликого

– Думаю, что ответить на этот вопрос однозначно невозможно: безграничная власть – это не только безграничные возможности, но и неподъемное бремя…

– Ты читал Игенора Мудрого? – вытаращив глаза, изумленно поинтересовался Неддар.

– Кого, сир?

– «Кого, ро’шер?» – поправил он. – Трактат «О Власти и обо всем, что ждет на пути к ней», который ты только что процитировал.

– Нет, ро’шер, не читал. А это выражение частенько употреблял Роланд Круча, мой голова… [184]

Латирдан задумчиво потер переносицу и, махнув рукой, вернулся к теме разговора:

– То, что королевская власть – это бремя, я понял очень рано. И будь на то моя воля, ни за что на свете не подставил бы голову под венец – жил бы в Шаргайле, ходил бы в набеги и дрался бы на айге’тта. Увы, Боги сочли, что для меня этого слишком мало…

…Слушая его рассказ, я не мог отделаться от мысли, что сплю или брежу. Ибо король НЕ МОГ открывать душу простолюдину, пусть даже последний и считался его сородичем!

Не мог. Но открывал: рассказал мне о том, как в первые дни своего пребывания в Авероне бесился, ощущая двуличность окружавших его придворных, как не мог себя заставить выйти к армии, отправляющейся в Алат, так как сомневался в своих способностях командовать таким количеством людей, и как привыкал к постоянному присутствию рядом графа Рендалла.

Затем он ненадолго остановился на осаде Карса, причем говорил не о том, что взял город, до этого считавшийся абсолютно неприступным, а о причинах, которые заставили его лезть на стену:

– Я боялся. Боялся, что вейнарцы, которых я привел в Алат, сочтут меня трусом. Ведь стоять за спинами солдат и смотреть за ходом битвы с какой-нибудь возвышенности намного проще, чем идти навстречу врагу…

Потом несколькими предложениями описал свое возвращение в Аверон и сам мятеж, а потом сразу же перешел к последствиям последнего:

– …В какой-то момент я вдруг почувствовал вокруг себя пустоту: люди, которые наводнили дворец после того, как закончилось все это безумие, были ненастоящими. Они говорили одно, делали другое, а думали – третье. Именно тогда я понял, что за радостной улыбкой и словами «доброе утро, ваше величество» может прятаться желание побыстрее получить выгодную должность, а глубокий реверанс – это не выражение уважения к своему сюзерену, а движение, позволяющее продемонстрировать содержимое декольте и тем самым намекнуть на свою готовность оказаться в его постели…

Человеку, с молоком кормилицы впитавшему в себя требования а’дара, такое отношение придворных понравиться не могло, и Неддар окружил себя теми, кто не казался, а был достойным. Увы, таковых оказалось немного – граф Рендалл Грасс, барон Комес д’Ож, барон Генор д’Молт, барон Дамир Кейвази, пара хейсаров – Вага Рука Бури и Арзай Белая Смерть – и леди Этерия…

– А через некоторое время, стоя перед поминальным костром графа Рендалла и глядя в лица тех, кто пришел его проводить, я вдруг понял, что те, кто меня окружает, делятся на Людей и стервятников. Первые – настоящие: живут по а’дару, делают то, что должно, и тверды, как Слеза Эйдилии. Вторые… вторые не живут, а существуют. И готовы на все, что угодно, ради власти и выгоды…

После этих слов Неддар ушел в себя. Ненадолго – минуты на полторы. Потом тряхнул головой, чему-то горько усмехнулся и уставился мне в глаза:

– Ты – настоящий. Твоя жена – тоже. Если бы не ваши Пути, я ввел бы вас в Ближний Круг и переложил на ваши плечи часть ответственности за Вейнар…

– Ро’шер, я – простолюдин!

– И что с того? Вон, барон Дамир Кейвази – калека и во время правления моего отца приезжал в Аверон только на годовщины его коронации! А я назначил его казначеем и до безумия рад, что Боги свели наши Пути…

– Вы – настоящий хейсар, сир! – вырвалось у меня.

– Да, я – хейсар. И ты – хейсар! А еще ты Аттарк и мужчина, которого я уважаю. Поэтому я буду рядом до тех пор, пока ты не перешагнешь порог храма Двуликого…

Третий день второй десятины третьего травника

…Головной дозор отряда, сопровождавшего королевский обоз, влетел в Туманный Овраг в час оленя, а уже через несколько минут на постоялом дворе «Медвежья берлога» началось Двуликий знает что: сначала истошно завопил его хозяин, затем заскрипел колодезный ворот, завизжала и закудахтала отлавливаемая и забиваемая живность, загромыхали ворота конюшни, а из каретного сарая начали выталкивать невесть зачем загнанные в него возы.

Воины, сообщившие Лысому Редиву о скором приезде Латирдана, тоже не стояли на месте – поручив своих коней заботам конюхов, они тут же занялись осмотром дома и подворья. Начав, само собой, со здания: двое мечников помоложе перекрыли выходы во двор, а остальные рубаки, подхватив под руки хозяина, втащили его в белую дверь и пропали.

«Сейчас заберут у него ключи от всех комнат, пробегутся по этажам, «попросят» съехать всех, кто покажется подозрительным, затем перевернут все подсобные помещения и отправятся осматривать окрестные дома…» – подумал Орман, забрался еще на одну ступень приставной лестницы и придирчиво осмотрел венец [185].

В этот момент Рыжий Ус, пытавшийся снять лапу с правого метателя, изо всех сил рванул на себя ось. Та неожиданно поддалась, и воин, не удержав равновесие, рухнул навзничь.

– Осторожно, ты, осел безрукий! – взвыл Кот. – Убьешься же!!!

Брат Эдвик, как раз закончивший закладывать досками платформу левого, метнулся к Усу и отвесил ему подзатыльник. Хорошо отвесил, от души – голова криворукого придурка, мотнувшись, с треском соприкоснулась со стеной и отправила Рыжего в забытье.

– Прячь ось и лапу, живо!!! – прошипел ему Орман и, выпрямившись, сделал вид, что осматривает червоточину.

Как и следовало ожидать, его вопль привлек внимание: хейсар, охранявший белую дверь в «Берлогу», схватил за руку пробегавшего мимо водоноса и взглядом показал ему на Кота.

Ответа мальчишки брат во Свете не услышал, но нисколько этому не расстроился – судя по недовольно сдвинутым бровям и ожесточенной жестикуляции, водонос жаловался воину на недоумков, решивших открывать постоялый двор по соседству с уже имеющимся.

«Нет, недоумками он нас не назовет, испугается гнева Уверашей… – пройдя по венцу к углу сруба, подумал Орман. – Значит, будет сетовать на то, что им и так нечего есть, а появление второго постоялого двора пустит их по миру…»

…Стенать и жаловаться на жизнь воин мальчишке не позволил: прервал чуть ли не на первом же предложении и начал задавать вопросы. То, что может рассказать водонос, Кот примерно представлял, но все равно напрягся – любое слово, сказанное «не так», могло вызвать у хейсара подозрение.