Александр Прозоров - Басаргин правеж

— Зачинщик кто? — в нетерпении перебил его Иоанн.

— Зачинщиком считаю откупщика двинского Прокопа Бачурина, — повернувшись, указал в конец зала подьячий.

Купец, томящийся «ниже всех», в дальнем конце зала, на миг застыл с отвисшей челюстью, а потом вдруг рванулся вперед:

— Неправда-а-а!!! Навет! Оговор!

Однако стрельцы, прыгнув следом, сбили его с ног и отволокли, орущего, обратно.

— О как? — теперь уже всерьез заинтересовался царь. — Ты сказывай, сказывай.

— Ты, Иоанн Васильевич, — поклонился правителю всея Руси Басарга, — волей своей кормления на Поморье отменил, дозволил людям тамошним по своему разумению старост избирать, споры решать да подати промеж собой делить. В первые годы они, как по книгам податным видно, прежним порядком жили, но опосля тягло заметно меняться стало. Купцы богатые двинские все подати казне с наддачей выплатили и по попустительству старост местных, двинянами выбранных, своей волей иным раскладом подати с крестьян требовать стали. Заметил я в книгах податных, что со своих, двинских людишек, каковые на сходах тамошних старост выкрикивают, податей более не берется вовсе. А с крестьян волостей дальних, каковым до схода не добраться, оные сборы возросли втрое. Они, так теперь вышло, и за себя тягло несут, и за бездельников двинских, что откупщикам земляки, и за наддачу, и барыш понятный откупщикам они же дают. Втрое, государь! Втрое больше супротив положенного! Вот поморцы Терского берега грабежа и не стерпели.

Басарга оглянулся, указал на стоящих на коленях душегубов:

— Сии крестьяне уважением средь односельчан своих пользуются, в артелях за старших неизменно выбираемы, в делах богобоязненных первые, подати от рождения платили исправно. Ни одной недоимки на них в книгах не нашел. Не со зла на разбой пошли, за справедливостью. Посему полагаю, крестьян всех терских надобно нам помиловать, купцам же двинским дело откупное запретить накрепко. А за то, что именем царским прикрывались…

— Где это видано, бояре, чтобы разбойников на волю отпускали?! — вскинулся князь Салтыков. — Их завсегда без суда вешали!

— А где это видано три шкуры со смердов драть? — повернулся к нему Басарга.

— Коли слабину дать, смерды быстро за вилы возьмутся, на тяготы ссылаясь, — покачал головой Федоров-Челяднин. — Надобно, чтоб боялись!

— Не запугивать честных крестьян надобно, а за порядком следить! Отчего земство грабеж людишек позволяло? Почему по рукам откупщикам не дало?! Не первый год двинцы свое тягло на Терский берег спихивали!

— Убивать и грабить все едино недопустимо! — стукнул посохом об пол бывший конюший. — Жаловаться надобно было старостам да воеводам.

— Воеводы ваши токмо пошлины за суд берут, да ничего не делают! Им чем жалобщиков более, тем лучше.

— А неча было кормления упразднять! Власть-то ныне к смердам ушла. А они не о державе, а токмо за надел свой мыслят.

— А ну, не балуй! — рявкнул Иоанн, почуяв, в чей огород полетели камушки. И уже спокойнее обратился к Басарге: — Так как же смертоубийство, подьячий? Рази допустимо, чтобы человек русский русского же лишал живота? Как же сие без кары показательной оставить?

— Коли пяти десяткам слуг своих головы снесешь, государь, то заместо четырех вдов полста сотворишь. Заместо десятка сирот уже сто выйдет. Разве сия кара верной будет?

— Ты завсегда о сиротах разбойничьих печешься, боярин? — ехидно спросил юный князь Хворостинин. — Почему вдов душегубьих ты жалеешь, а вдовы жертв их немалых тебе ровно пыль дорожная?

— У лесных татей, воевода, — ответил опричник, — в их норах и чащах семей нету. И домов, тоней они не строят и податей не платят. Вздернешь такого мимоходом, никто всплакнуть и не подумает. Здесь же крестьяне оседлые, крепкие. У власти земской защиты не найдя, сами справедливость утвердить захотели.

— В крови твоя справедливость, — выдохнул подьячему в спину кто-то из земских. Басарга крутанулся, но кому отвечать не нашел и повернулся к царю:

— Разве по уложению твоему, государь, не дозволено вора, хозяином на месте преступления пойманного, смерти предавать? Вот он, вор! — указал на откупщика Леонтьев. — А поморы его поймали!

— Так жив он, боярин, сам посмотри, — усмехнулся Иоанн. — А невинные христиане русские мертвы. При чем тут уложение?

— За справедливостью они шли, государь, не за кровью! — выдохнул Басарга и опустился пред царем на колено, склонив голову: — Ты в державе нашей высшая справедливость, тебя Господь поставил землю русскую беречь. У себя на окраине поморы правды не нашли, теперь пред тобой на коленях. Скажи им, государь, разве вора в стороне оставить, а жертв его смерти предать — это по справедливости?

— Эк ты поворачиваешь… — крякнул Иоанн. — Ну, поведай тогда, в чем твоя справедливость будет?

— За разбой вынужденный поморян помиловать. За душегубство штраф наложить. По пятьдесят рублей семье каждой, что без кормильца осталась. Откупщика Бачурина за воровство от доходов отлучить, добро покраденное в казну переписать.

— Я законов не нарушал, государь!!! — заорал издалека двинец, трепыхаясь в крепких руках стрельцов. — Подати по раскладу на сходе решались, старостой утверждались! И пред казной я чист, все внес до копеечки!

— И сие тоже верно, — кивнул Иоанн. — Коли по справедливости, за что его разорять? Он в праве своем дело вел.

— Полторы тысячи рублей разора! — воодушевившись, пожаловался откупщик. — Я же вперед серебро вношу! Для казны расстаравшись, теперь по миру пойду!

— Я так полагаю, государь, за каждым из всех своя правда имеется, — степенно произнес Михайло Воротынский. — Коли полста данников своих казнить — это сплошной разор самим себе выходит. Однако же и за кровь пролитую не покарать нельзя. Полагаю, зачинщиков на плаху — всем прочим для науки, — остальных же выпороть, да пусть убытки возмещают. Ибо грабить нельзя, правду искать надлежащим порядком надобно.

— Завтра же опять поморы за гарпуны возьмутся, — предупредил подьячий. — Ибо порядка там ныне не найти. Своевольство сплошное у каждого, кто хоть кусочек власти себе урвал.

— Со своевольством управимся, — пообещал князь Воротынский.

— Коли оное признаем, за что казнить? — возразил Басарга. — Со своевольством они оным же и сражались!

— А ты возмужал, боярский сын Леонтьев, — неожиданно усмехнулся князь. — Больше не мальчик суетливый, что при каждой напасти за спасением бежал. Так в слове своем уверен, что и государю, и боярам думным в лицо перечишь. Что же, раз так уверен, стало быть, есть почему. Сыск вел ты. Узнал, знамо, многое, чего в отчете не вместилось. Ладно, пусть будет твоя правда. Согласен я с подьячим. По его воле приговор утвердить готов.