Ирина Черкашина - Звезда творения

— Сегодня не моя очередь, — загадочно ответила Ольга Николаевна, пропуская меня в дверь. — А вы — новенькая…

Мне не понравилось такое начало, но, похоже, ничего не оставалось, как войти внутрь. А там будь что будет…

Дом культуры, подобно всему центру Северо-Каменска, тоже представлял собой образец архитектуры пятидесятых годов. Кажется, в любом городе эти культурно-культовые сооружения были одинаковыми: с массивными колоннами перед фасадом, вытертым паркетом и хрустальными люстрами под потолком. На входе в большой зал стоял крепкий молодой человек с бесстрастным лицом профессионального секьюрити и внимательно присматривался к каждому входящему. Иногда он просил предъявить — нет, не билеты, а какие-то небольшие предметы, не то миниатюрные фигурки, не то подвески. Если «пропуска» не оказывалось, секьюрити интересовался, с кем посетитель пришел. Если же не оказывалось и рекомендаций — посетитель вежливо отправлялся восвояси. На моих глазах вышибала завернул хлипкого паренька в бейсболке и широких джинсах хип-хопера. Тот ушел, явно расстроенный. Ольга Николаевна гордо прошла мимо секьюрити, ведя меня под руку. Ни она, ни я никаких подозрений не вызвали. Видимо, музейщицу знали здесь очень хорошо.

В зале было полутемно, пахло сухим деревом и пыльными портьерами. Мы сели на крайние кресла на третьем ряду. Я украдкой огляделась. Народу набралось немало: человек сорок или пятьдесят. Все с видимым волнением ожидали начала и то и дело бросали взгляды в сторону сцены. Я повернулась к сцене, освещенной несколькими софитами, и чуть не упала с кресла. На облезлом деревянном полу красной краской была тщательно нарисована большая октаграмма с вписанной в нее Звездой Хаоса. Очень похожая на ту, которая привиделась мне в кошмаре с локомотивом.

— Что здесь, к лешему, происходит? — пробормотала я.

— Как что? — удивилась музейщица. — Магия! Галина, вы все сейчас увидите сами. Не бойтесь…

Тут прокашлялся микрофон, и зал притих. Свет, и так горевший вполсилы, погас. Остался один-единственный софит, освещавший октаграмму на сцене.

— Доброго вам вечера, братья и сестры! — возвестил мужской голос откуда-то из-под потолка. — Я пришел к вам! Я, ваш Старший Брат!

По залу прокатился восторженный вздох. Голос был глубок и звучен, от него мурашки бежали по коже. В нем ощущалась уверенность и скрытая мощь. Да за человеком с таким голосом можно было пойти на край света! Будь я более впечатлительной — непременно прониклась бы, но слишком хорошо я знала, с какой целью обычно используется таинственный антураж и глубокий, звучный голос.

— Сегодня мы шагнем еще ближе к истинной свободе. Мы станем еще ближе друг к другу. И Хаос будет благосклонен к нам…

Из тьмы закулисья на освещенный пятачок сцены выступил человек, довольно высокий, худощавый, похожий на Христа, каким его изображали во времена Веронезе. Одет он был в просторную белую рубашку и узкие брюки. Длинные, чуть вьющиеся темные волосы картинно ниспадали на плечи. Руки он сцепил перед собой, а взгляд темных, глубоко посаженных глаз устремил в зал, глядя словно бы на всех вместе и на каждого в отдельности. На его шее висели несколько цепочек и шнурков с подвесками-амулетами, а волосы были перехвачены узким металлическим обручем. На обруче тускло блестел диск, в середине которого переливался перламутрово-серый камень. Вроде бы простая вещица, но при одном взгляде на нее мне стало так же дурно, как утром в поезде при виде подвески-звезды. И это мне не почудилось. Камень на лбу мужчины действительно что-то излучал — не отпечаток ауры сделавшего ее мастера (я вообще не представляю, кто мог изготовить такое), но скрытую и враждебную мощь. Как если бы я обрела способность ощущать радиацию или сильное электромагнитное поле…

— Мы — одна семья, братья и сестры… В мире, где правят несправедливость и насилие, только мы помогаем друг другу. Только мы можем противостоять жестокости и злу. И только Хаос, несущий в себе зерно истинного творения, исток творчества и радости, служит нам опорой.

Я слушала, как тот, кто называл себя Старшим Братом, роняет в зал такие обнадеживающие слова, и все больше разочаровывалась. Это настоящая секта — и я зря сюда пришла. Человеку со стороны эти закрытые общества не доверяют. Новичок должен либо стать своим, либо уйти. Мне здесь не помогут — это совершенно точно. Я только зря теряю время.

Но серебристый полумесяц на лбу у Старшего Брата против воли притягивал мой взгляд. Что же это, леший его побери, такое?!

— Мы собрались здесь снова, чтобы вновь объединить силы, помочь одному из наших братьев…

Ну точно, сейчас начнется обычная «ритуальная» тягомотина. Не то чтобы я была экспертом по сектам и тайным обществам, но я слишком долго вращалась в определенных кругах, где не слишком дружили с законом. Моя работа быстро учит недоверчивости, так что мошенников я за километр чуяла.

— Я пойду, — я попыталась встать, но Ольга Николаевна проворно схватила меня за руку.

— Сиди, — прошипела она. — Сейчас самое интересное начнется!

Я села, чувствуя, что начинаю закипать. Да что тут может быть интересного?.. За исключением, пожалуй, серебристого амулета-полумесяца…

— Сегодня нашей помощи просит Михаил, один из самых верных наших братьев. Поднимись ко мне, Михаил.

На сцену, от волнения спотыкаясь, поднялся рыхлый мужчина лет сорока, обильно потеющий даже в тонкой рубашке. Под мышкой он держал черную кожаную папку, а на лице его застыло выражение растерянности. Прямо-таки человеческое воплощение всех бухгалтерских проблем.

Мужчина деревянной походкой прошел в центр сцены и остановился на середине октаграммы.

— Наш брат Михаил находится в трудной ситуации, — сказал Старший Брат, плавно обходя октаграмму. — Вы все помните, что он добросовестно помогал каждому из вас, братья и сестры… настал ваш черед помочь ему. Ваш черед обратиться к силе великого, древнего, вечно-творящего Хаоса… Помните, каждый раз, когда вы помогаете нашим братьям и сестрам, вы приближаете чудо, которое свершится с вами…

К моему удивлению, на сцену стали подниматься люди из зала. Молча они становились в определенные точки на октаграмме — видимо, проделывали это уже не один раз. Ольга Николаевна тоже встала со своего места, выразительно взглянула на меня — но я не очень-то хотела принимать участие в ритуальных действах. Она пожала плечами, поднялась на сцену и встала на один из лучей октаграммы, боком ко мне.

— Достаточно! — провозгласил Старший Брат — видимо, все нужные точки были заняты. Он откуда-то извлек остро блеснувшую под светом софита булавку — по крайней мере, издали мне показалось, что это булавка, длинная, с головкой в виде большого страза. — Готов ли ты, брат Михаил, принять нашу помощь?