Инна Живетьева - Вейн

Талка замолчала, накручивая платок на руку.

– А ты? Остальные?

– Ушли на старую пасеку. Я вернулась – за маму боялась. А кто-то донес, что папа… Так его нет у вас?

Юрка неопределенно качнул головой, и Талка на пару мгновений отвернулась, пряча лицо.

– В общем, нас забрали. Сначала в комендатуру, а потом всех, ну, семьи комсостава, поселили в одном доме. Утром и вечером отмечаться ходим. Если один не явится, других расстреляют.

– На Егора тоже донесли?

– Не знаю. Но он чужим именем назвался, я слышала.

– Тогда какого хрена его на виселицу приволокли?

Талка смотрела растерянно.

– Я думала, из-за бирки. Там же фамилия. А еще говорят, у самого дома арестовали. Сопротивление оказал.

– Черт!

Юрка привалился к стене и стукнулся затылком о каменную кладку. Значит, осталось девять дней.

– Ты на площадь не суйся, попадешь в облаву. – Талка встряхнула платок и накинула на голову. – Лучше ко мне приходи, будут новости – расскажу. Перевозчиков, двенадцать. Тут недалеко, пойдем, покажу дом. Заодно и комендатуру, где Егора держат.

Цитадель встретила тишиной, как вздохом перед криком. Игорь тронул запястье – браслет на месте. Дан, когда узнал, куда собирается менестрель, постучал себя по лбу. Вполне адекватная реакция. Но что делать, если еще два-три боя, и путь сюда будет заказан? Навсегда.

Игорь нырнул в подземный ход. Тьма – тоже как преддверие, в ней слышно только собственное дыхание. Впереди тусклой звездочкой показался выход. Пора! Кнопка на тыльной стороне браслета, щелкнув, ушла в гнездо.

Свет становился все ярче, и вскоре менестрель вывалился из потемок в жаркий полдень. Посидел, давая глазам привыкнуть. Пока было тихо.

Оскальзываясь на каменных наплывах, Игорь влез в искореженный оконный проем. Раскинул руки, упираясь в края. Справа виднелась подтаявшая башня. Прямо – просевшие остатки стены, за ней простиралась мертвая гладь. Менестрель сглотнул. Он как-то решился отойти на несколько километров от Цитадели и зарекся повторять опыт. Страшнее той тишины никогда ничего не слышал.

– Бросай! Левка, бросай!

Началось.

– Эль-те! Эль! Хей-е!

Игорь спрыгнул на пол. Звучали голоса – один, два, десятки. Менестрель ловил знакомые слова, выбирая известные языки из множества неизвестных. Обожгло запястье. Амулет не подвел, и теперь каждые десять минут он будет кусать холодом, таким свирепым, что покажется пламенем.

Битвы наслаивались одна на другую, и звон клинка, ударившего в щит, сменялся разрывом артиллерийского снаряда. Топот копыт заглушал лязг гусениц. С гулом взлетал самолет, и дрожала тетива, толкнувшая стрелу. Какофония, но если вслушаться, то прорастала сквозь нее жесткая музыка с рваным ритмом. Менестрель отчаянно пытался запомнить хоть несколько аккордов, но руки уже чувствовали тяжесть «АК-74», и солнце взрезало глаза сквозь опухшие веки. Горячий металл. Запах тухлого мяса. Пустая фляжка. Кожа выдублена потом. Гортанные крики: нет, они не предлагали сдаться, они обещали убить быстро, если бросишь оружие. А потом из-за горного пика вынырнул вертолет. Игорь орал вместе со всеми, надрывая пересохшую глотку…

Пульсировал браслет, и в такт ему менестрель вырывался из прошлого. Музыка звучала явственнее, казалось, еще миг – и «схватит» партитуру от начала до конца, но ее перечеркивало свинцовым хлыстом. Подгибались ноги вороного, степь бросалась в лицо. Травяной сок на губах мешался с кровью. А потом Цитадель превзошла себя: Игорь увидел двоих, лежащих неподвижно. Отшатнулся к стене, уверенный, что сейчас коридор затопит сеча и подковы выбьют искры из оплывшего камня. Но нет: лишь тень его скользила следом. Браслет резанул запястье сухим льдом.

Люди были настоящими.

Мужчина упирался затылком в стену, вытянув ноги на середину прохода. Судя по одежде и оружию – воин. Глаза у него закатились, виднелись узкие полоски белков. На губах засохла розовая пена. Менестрель наклонился и ударил его по щеке. Ладонь обожгло холодом. Мертв. Сутки, вряд ли больше.

Игорь переступил через ноги гиганта и выругался. Перед ним лежала девушка. В мужской одежде, с ножом на поясе. Светлые волосы были безжалостно стянуты в тугую косу. Лицо белое, узкое, с тонкими чертами, как у статуи работы диарских мастеров. Вот только у статуй не бывает длинных ресниц, тень от которых падала на скулы, и такого горького излома губ. Без всякой надежды менестрель коснулся виска, ожидая ощутить твердость и холод мрамора. Святые угодники! Схватил за тонкое запястье с проступающей ниткой вен. Редкое, слабое биение пульса. Жива!

Поднял девушку; коса, развернувшись, свесилась до колен. Прошедшие бои стали опасными, точно не закончились до сих пор, – Игорь боялся, забывшись, разжать руки. Читал вслух стихи, подстраивая шаг под их ритм, ругался, пел – свое и чужое. Голос эхом разносился по Цитадели. Кожа под браслетом горела огнем.

Уже охрип, когда перешагнул порог. Пахнуло от узла снегом, смолой и влажной хвоей. Омыло тишиной.

Этот дом он приметил вчера, пока отслеживал маршрут от комендатуры до площади и обратно. Вход в подъезд прикрывали кусты сирени и высокая поленница, а на крыше темнело слуховое оконце. Переулок, через который грузовик срезал путь, должен был хорошо просматриваться оттуда.

Крохотный двор опутывали веревки. Ветер раздувал простыни и пододеяльники. Солнце, растолкав облака, отражалось в лужах. Юрка постоял в кустах, разглядывая окна: по восемь штук в два ряда. Плохо, соседи наверняка знают друг друга в лицо. Ну, была не была! Шмыгнул к двери и потянул рассохшуюся створку. Она отошла со скрипом.

Деревянная лестница круто взбиралась вверх. Широкие перила, уложенные на массивные балясины, поблескивали в сумраке. Ступеньки откликались на каждый шаг, и Юрка крался на цыпочках. На первом этаже пахло жареной капустой. На втором спорили, из-за двери доносились голоса. Тут капитальная лестница заканчивалась, дальше вела стремянка, сбитая из необструганных палок. Она упиралась в люк на потолке. Через замочные дужки была продернута скрученная проволока – руки затекли, пока смог ее расцепить. С натугой приподнял и отвалил крышку.

Мутно светилось в чердачной глубине окно. Пахло влажным железом, котами и птичьим пометом. Между пыльными балками свисала паутина. Громко ворковали голуби. Под ногами хрустел и потрескивал шлак. Юрка ступал осторожно, зная, как отдаются внизу шаги. Добравшись до окна, глянул вниз: все правильно, грузовик проедет здесь.

Промелькнул велосипедист, рассекая лужи; к раме была примотана тяпка. Прошла женщина с пацаненком. Пробежал кудлатый пес. Старик прощупал дорогу палкой. Прошагал неторопливо мужчина в мятом пиджаке. Юрка беззвучно чертыхнулся: этого типа он уже видел. В двух кварталах отсюда, на перекрестке. Тогда мужчина стоял в зарослях акации, вертел в пальцах незажженную папиросу. Мельком посмотрел на Юрку и вдруг заступил дорогу: