Инна Живетьева - Вейн

– Воюют. Ольшевск не взяли. Грин обещал скоро вернуться, расскажет.

Теплая ладонь потрогала лоб и осталась лежать, согревая. Глаза у Юрки закрылись, его потянуло в сон.

– …поезда уже не ходили, мы набились в грузовик. В первую же бомбежку убило шофера и двух девушек, не успели выскочить.

Голос то отдалялся, то звучал разборчиво. Он не мешал Юрке.

– Согнали в бараки. Старые, возле Мелькомбината. А потом пришел такой толстомордый и давай по счету выдергивать. Хорошо, я паспорт успела под доску спрятать. Построили – и на окраину, за железнодорожный вокзал.

Главное – пусть Олза не убирает руку.

– Бежала так, что сердце из груди выпрыгивало. У реки нас почти догнали, если бы не Алекс… Сюда попали, перепугались: как так, что за другой мир?..

В землянке пахло древесиной, ваксой и оружейным маслом.

– …плюс сопровождение. Не дай бог, индивидуальная сопротивляемость, кому-то придется вести их через лес. Получается, восемнадцать, – сосчитал Грин. – Если по максимуму. Хотя, конечно, бойцов можно обратно своим ходом отправить.

Егор понимал, что его не возьмут, и даже не пытался заикнуться. Наоборот, отодвинулся в тень и оттуда смотрел на отца, освещенного керосиновой лампой. Лицо у подполковника стало суше, натянулась кожа на скулах. В уголках глаз глубже пролегли морщины. Иногда, забывшись, отец касался груди с левой стороны. Сердце? Но ведь он никогда не болел!

– …несколькими партиями, по трое, – говорил вейн. – Четыре промежуточных узла. И полчаса перерыва между каждой ходкой.

Седины в волосах больше, чем до войны, но подстрижен аккуратно и чисто выбрит. Белеет свежий подворотничок. Поблескивают планки мундира, наброшенного на плечи. Когда отец поднялся им навстречу, мундир упал. «Егорка… Сынок!» Егор хотел крикнуть: «Папа!» – но булькнуло в горле, и вышел сдавленный писк.

– Итого, минимум пять часов.

– А как-нибудь так, чтобы ты под конец не помер?

Вейн хмыкнул.

– Ладно, восемь.

Егор, спохватившись, прислушался к разговору. В городе к концу месяца ждали гран-обгерштерна. Высокий чин должен был задержаться на день, а после отбыть в Лучевск. Торжественный ужин планировали в Доме офицеров, том самом, где работала на кухне Тамира Карагалицкая. Она согласилась пронести в здание мину. Все складывалось удачно, если бы не одно «но»: после взрыва семьи комсостава точно отправят в Белый карьер.

– Мы можем встретить их возле старой пасеки.

– До нее еще нужно добраться. Женщины, ночью, с ребятишками…

– Детей отправим с тобой, – отец коснулся карандашом отметки-узла.

Карта лежала неровно, наползая краем на бумаги. От движения подполковника она сбилась, и несколько листков спланировали на пол. Егор наклонился. С крупнозернистой, контрастной фотографии смотрел он сам, с петлей на шее. «Вот так пшелесская власть…» Поднял, аккуратно свернул – пополам, еще раз. Загладил ногтем линию сгиба и снова спрятал листовку под карту. Отец внимательно следил за его руками.

– Есть вариант, – сказал Егор. – Юрка – он поводырь.

– Несовершеннолетний, – возразил подполковник.

– Меня же ты послал к рации.

– Егорка…

– Папа, это было правильно! Так надо!

Ругнулся Грин, мешая знакомые слова с чужими.

– Только голову из петли вынули, что один, что другой. Себя не жалеете, о родителях подумайте.

– У него нет родителей. Мама умерла, отец неизвестно где, Юрка его и не видел ни разу.

– Потрясающий аргумент! – развел вейн руками. – Между прочим, это не его война.

Егор кивнул.

– Да, но он пойдет.

– Ты распоряжаешься чужой жизнью, – напомнил отец.

– Я знаю. Своей легче. Но если я не предложу… Юрка мне в морду даст и будет прав.

Отец помолчал, постукивая о стол тупым концом карандаша. Потом спросил:

– Егор, а как ты жить будешь, если его там убьют?

Почему-то вспомнился Родька Массель.

– А если убьют заложников?

– Что-то мне это напоминает, – пробормотал вейн. – Кстати, Юрка собирался вернуться в Комитет, к Ядвиге.

– Угу, два раза. Догонит и еще раз вернется.

– М-да… – Грин подергал себя за нос. – Этот может. Характерец!

Вейн повернулся к подполковнику:

– В общем-то мальчишка рискует в меньшей степени. Подождет возле узла, в случае опасности – сразу уйдет. А поводырь он хороший, я видел.

– Уйдет ли? У них в этом возрасте шило в заднице и гонору на батальон.

– Не напоминай! Но знаешь, Вцеслав, давай все-таки посчитаем вариант с двумя вейнами. Как я отдельно детишек потащу? Там же истерика сразу начнется!

Грин склонился над листком, выписывая в столбик цифры.

Воняло из отхожего ведра, от навозной кучи за стеной, из курятника на другой половине сарая. Густой запах стелился по земле и скапливался в подкопе. У Игоря слезились глаза, он задыхался, и приходилось бросать работу, чтобы постоять у двери, глотая свежий воздух. Цепи хватало как раз до порога.

– Пошел вон, – шепотом сказал петуху, потирая колено.

Тот, расставив крепкие лапы со шпорами, нахально смотрел через сетку. Гребень у него свалился набок, и куриный вожак походил на подгулявшего задиру.

Игорь наклонился и почесал щиколотку под железным кольцом. Натерло до ссадин. Замок пустяковый, можно и щепкой открыть, но пока нарываться не стоило. Завтра – назначенный Дану срок. И завтра же тут, в деревне, играют свадьбу. На ней не обойдутся без любимого развлечения нерешеров – собачьих боев. Победитель один. А проигравшим дадут шанс выместить злобу: столкнут в яму десяток псов и бросят им мерзкого вейна, посмевшего сунуться на чужие земли.

Игорь лизнул ободранные костяшки, высосал грязь. Ныли ребра, и чесалось под волосами, слипшимися от крови. Вот крепкие мужики! Спасибо, за вилы не взялись, не стрелять же было в этих дурней. Жалко винтовку… Пистолета, который раздобыл у Лойзы – ни капельки, а с «лайкой» сжился за четыре года. Хорошо еще, гитару оставил в «Перекрестке». Странно, что голову там не забыл: додумался же сунуться сюда в одиночку! Менестрель сплюнул и уже хотел вернуться к подкопу, когда оглушительно залаял пес. Басовито, точно в пустую бочку бухал. На местных он так не поднимался. Игорь приник к щели, и петух, улучив момент, больно клюнул в щиколотку. Зараза!

Хозяин прикрикнул на собаку. В дом гостей не позвал, но те, как видно, и не стремились, расползлись по двору. Один встал напротив сараюшки. Ого! Теперь понятно, почему с ними в принципе разговаривают. Арбалет. Два ножа. Куртка непростая, простегана кусками проволоки.

– Тут появлялись чужаки? – послышался голос. – Вейн с амулетами?

Менестрель замер. Гадать не надо, по чью душеньку явились: Дана проверяют.

Хозяин буркнул неразборчиво, и арбалет ткнулся ему под бороду.

– Появились бы, я вас не спросил, что нам с ними делать, – громче ответил нерешер. – Не было никого.