Инна Живетьева - Вейн

– Ах ты!..

Кулак прилетел в лицо, и во рту стало солоно от разбитых губ. Дешевая поделка упала в грязь.

– Полумесяц, – процедил главарь. Ноздри у него раздувались от гнева. – И не пытайся меня обмануть.

Дан вытер кровь.

– А ты вон ту штучку подними да об камень.

К амулету бросились сразу трое. Хельга, умница, отступила, давая им дорогу и приближаясь к Дану.

Мастер счистил осколки глины, освобождая гранит в слюдяных капельках.

– Мы можем идти? – спросил Дан.

– Не торопись.

Ареры, стоящие у подлеска, расступились, и вейн сплюнул. Вот уж кого не ожидал увидеть: господин Эрик! Бледный до синевы, помятый, точно его из ямы выкопали. Лекарь взял каменный полумесяц в ладонь и потянул к себе, но мастер мертвой хваткой вцепился в шнурок. Не доверяет, собака.

У Дана пальцы свело, так хотелось цапнуть рукоять ножа. Стоит безоружный – лучше бы голый!

Эрик поднял голову и удивленно посмотрел на вейна. Пресветлая Иша!

– Да, – сказал брат Йорины, баюкая в ладони полумесяц. – Это он, дар Двуликого.

Главарь вырвал амулет и поднял над головой. Ареры зарычали яростно, ликующе.

Сейчас бы кинуться, схватить Хельгу, но у вейна ослабли ноги. Он опоздал на пару секунд: первым бросился бежать Эрик. К узлу лекарь пробиться не мог и метнулся в лес. Арбалетный болт ударил в склон чуть выше плеча, следующий должен был войти в спину, но Эрик рванулся и скрылся за деревьями.

Мастер усмехнулся ему вслед:

– Трус.

Амулет, подцепленный за шнурок, покачивался у него на пальце. Арер посмотрел на камушек, наклонился и окунул его в зловонную жижу, натекшую из-под горы отбросов. Еще и каблуком придавил. После взять в руки побрезговал, завернул в платок и сунул в карман.

– Уходим.

Хельгу оттолкнули. Дан бросился к ней, но ударили под дых, и земля дернулась под ногами.

– Назад! Стоять! – послышался отчаянный крик.

Грязный мужик скатился по склону, размахивая топором.

Арбалетные болты вспороли воздух. Недоуменно оглянулась Хельга.

– Падай, дура! – крикнул Дан.

Прошило дрожью – ареры уходили, и узел давился таким количеством народа, пропуская разом двух поводырей. Вейн забарахтался, пытаясь вскочить. Ноги разъезжались на глине.

– Хельга!

Девушка лежала, согнувшись и прижав ладони к животу. Дан перевернул ее на спину и зарычал, точно пес. Между испачканных кровью пальцев торчало жесткое оперение.

– Пресветлая Иша! Милосердная! Нет! Хельга… Я вернулся, слышишь?! Ну, давай, посмотри на меня, ты же ведьма морская, ты можешь!

– Пусти!

Черная от грязи рука с обломанными ногтями легла Хельге на горло, ловя биение пульса.

– Жива, слава богу. У тебя есть прямой выход куда-нибудь в город? Эй, Дан, очнись! – Мужик схватил вейна за грудки, встряхнул, и тот узнал менестреля. – Ну?! Врач нужен!

– В город?.. Только цепочкой, через «Перекресток».

– Черт! Рубашку сними, у тебя почище.

Игорь осторожно отвел узкие ладони, обхватившие болт.

– Сейчас я вытащу, а ты…

– Нет, – сказали за спиной.

Дан оглянулся. Эрик.

– Тянуть ни в коем случае, ареры наконечник специально затачивают.

– Спаси ее, слышишь?! – крикнул Дан лекарю. – Ты, ублюдок, все из-за тебя!

– Нужен чистый нож, иглы, нитки. Прокипятить или в спирт. Ровная поверхность. Тут резать нельзя. Трупный яд.

– К Тобиусу! – вскинулся Игорь. – Там и врач есть, из верхнего мира.

Дан осторожно поднял Хельгу. Девушка вздрогнула всем телом, у нее булькнуло в горле. Пальцы вейна стали горячими от крови.

Менестрель ухватил Эрика за руку и потащил к узлу.

Госпожу Ласовскую, знахарку, уговорил пожить в трактире Тобиус. Прочие беженцы переселились в деревню, и только Лиза нанялась на работу в «Перекресток». У Лизы круглые глаза, точно у куклы из мультфильма, и розовые щеки. Когда она облокачивается на стол, в вырезе видна грудь с россыпью веснушек. Юрка не хотел смотреть, но все равно украдкой поглядывал.

– Я сама из столицы, – говорила Лиза по-пшелесски. – Мама и папа там родились. Оба врачи, думали, я тоже в медицинский пойду. А мы классом гуляли после выпускного, и я с Сенькой познакомилась. У меня ремешок на туфле лопнул, так он починил. «Пограничник должен уметь все» – его слова. Ну, и… Мы бы еще подружили, но его отправили в Верхнелучевский гарнизон. Решили, что уж тянуть. Я с осени в интернат собиралась, воспитательницей. Комнату нам в городке дали. Только пустую, неухоженную. Я и поехала в Лучевск за тюлем. Там, рассказывали, красивый есть. Снизу рисунок цветами, и белый-белый! Рассчитывала в тот же день вернуться, последним поездом. Котлет заранее накрутила, Сеньке поужинать.

Лиза всхлипнула, и Олза погладила ее по плечу. Крупные слезы стекали по розовым щекам, девушка размазывала их пальцами.

Юрка отвернулся и уставился в окно. На заднем дворе ремонтировали телегу. Работник, встав на четвереньки, заглядывал под днище. Туда же сунулся пес, но его вытолкали. Пользуясь, что время обеда прошло и посетители схлынули, без дела ошивалась неподалеку Желька, хихикала над шуточками парней.

– Ты совсем-совсем ничего не знаешь? – жалобно спросила Лиза.

– Говорил же, – процедил Юрка. – Ольшевск не взяли. В лесу партизаны. Все.

Послышались шаги. Со второго этажа спустилась девушка, нерешительно оглядела полупустой зал и скользнула в дальний угол. Одежда на ней была простая, голова повязана косынкой ниже бровей, но на крестьянку девушка все равно не походила.

– Госпожа, подать что? – поднялась Лиза.

Девушка отрицательно повела рукой.

– Может, и Сенька мой партизанит. – Лиза снова уселась. – Как думаешь?

Юрка пожал плечами.

Из кухни вышел Тобиус. Брякнул на стол миску с тыквенными семечками и тоже умостился на лавке.

– Я утром Сеньку даже не покормила, – сказала Лиза, из уважения к хозяину переходя на всеобщий. – Затемно уехала. Он еще ворчал: сдались мне эти занавески. И чего, правда, собралась? Если бы не Александр, вовсе…

Юрка поморщился. И тут про Грина!

– Вы ему памятник поставьте, от благодарных спасенных.

Лиза удивленно моргнула.

– За что ты его не любишь? – спросила Олза. – Разве он сделал что-то плохое?

– А то нет! Сам говорил, там, у себя дома, кого-то бросил, когда насовсем ушел.

– Млоджик, – грустно сказала Олза. – Кто может уйти и никого не оставить за спиной? Или очень плохой, или очень несчастный человек.

Залаял пес, пулей вылетел со двора к воротам. Наверное, еще гости. Недовольно закряхтел Тобиус, не отрываясь от семечек.

– Мне Александр напоминает Церского, был у нас такой хирург в Ольшевском госпитале. Лет сорок мужику, а все в холостяках. Говорил, на хорошей жениться не может, зачем ей жизнь портить, а на плохой не хочется. Он, и правда, дневал-ночевал в отделении. Как-то сказал мне: «Эх, Олка, мнилось-то в юности: спаситель в белом халате, каждый день подвиг. А режу, как на конвейере. Так и помру… подсвечником. Канделябр господа бога». Я не поняла, и он пояснил: «Кто-то живет-светит, а мы лишь держим, чтобы раньше времени не загнулся». Между прочим, блестящий хирург.