Артем Каменистый - Рождение победителя

При ударе по веслу, особенно если это происходило на встречных курсах, тяжелые рукояти били по телам гребцов с такой силой, что ломали кости и разбивали головы. Спастись было нелегко – ведь обзора с гребной палубы почти нет, да и некогда рабу поглядывать за обстановкой: он, загипнотизированный ритмом единой работы сотни тел, монотонно смотрит на спину товарища по несчастью, синхронизируя с ним свое движение. Даже если повезет и успеешь что-то понять – деваться некуда. Цепь пропущена через лавку и весло – даже пригнуться не получится.

В итоге удачный маневр может оставить борт недееспособным. Мертвецов и травмированных поспешно оттаскивают в проход, и, перемещаясь прямо по их телам, ставят на весла резерв. Но это всего лишь десять – двадцать рабов, а весел два десятка. Где взять еще? Да с другого борта – расковать крайних. При этом, если успевают, всем дают хлебнуть виноградного самогона, сдобренного наркотиком, и одуревшие невольники рвут жилы, выкладываясь за себя и за пострадавших. Но до такого доходит редко: обездвиженная галера – слишком лакомая цель и на нее набрасывается множество желающих.

Тот взрезающий озерные волны острый полупогруженный выступ, который я считал тараном, на самом деле являлся орудием последнего удара: в безвыходной ситуации корабль применял его по назначению, ломая борт противнику, но и сам при этом, как правило, получал фатальные повреждения. Не хватало крепости конструкции, чтобы выдержать такую нагрузку: доски расходились, на нижнюю палубу обрушивались потоки воды. Учитывая отсутствие перегородок, конец был предсказуем.

В мирное время таран выполнял свою основную, весьма прозаическую функцию – при спокойном море работал гальюном [13]. Для этого к нему вело подобие лесенки из вбитых в доски борта скоб, а сама поверхность форштевня была уплощенной и с одной стороны снабжена перилами.

Все это я узнал от Обамы – бывший раб охотно рассказывал мне о годах, проведенных на гребной палубе и в бараках южных берегов. Странно, но он даже находил повод для гордости – его галера неоднократно выходила победительницей многочисленных гонок: демы обожали такие состязания – популярность у них была не меньше, чем у футбола в Бразилии, а наград власть не жалела. Даже невольникам перепадало от щедрот: после блистательного финиша в бараки доставляли вино и мясо, приводили не раздавленных работой батрачек, а дамочек поинтереснее.

Можно было даже надеяться на снятие цепей и переход в береговые надсмотрщики. Но к этому стремились далеко не все – ведь надо было для начала публично отречься от своих богов. Дальше единицы могли рассчитывать на полноценное гражданство, для чего требовался переход в веру детей могил – по непроверенным слухам, весьма неприятный ритуал, после которого ты теряешь свою бессмертную душу без надежды на возврат. Но это с точки зрения обычных людей – демы считали, что все не так страшно.

Ренегаты вроде Триса – в свободных отах обычное дело. Демы ценили воинские таланты, и беспринципные вояки всегда знали, где можно встретить самый теплый прием в случае неприятностей. Рабам путь в пираты тоже не закрыт: если ты чего-то стоишь и церковные обряды для тебя скорее обуза, чем искренняя вера, шансы на солдатскую карьеру высоки. Неудивительно, что тяжелой пехоты темных боялся весь мир, – туда набирали самых лучших и в то же время отмороженных. Не боящихся ни бога, ни крови, не знающих жалости.

Обама об этом рассказывал мало и часто путался. Так уж получилось, что он не выбирался из списка неблагонадежных рабов, а таким изменение статуса не грозило. Естественно, что-то он знал от товарищей по несчастью, что-то подслушивал у демов, что-то шептали рабыни в бараках. Но цельной картины жизни вражеского общества он не представлял и, следовательно, ознакомить меня с нею не мог.

Плохо – я должен знать о враге если не все, то почти все.

Ничего – дайте время, и обязательно узнаю. У нас достаточно пленных, и мы умеем превращать немых упрямцев в послушных болтунов.

У Адана оставалось сто с лишним воинов, и он при желании мог если не победить, то потрепать нас прилично или, оценив неравенство сил, сесть на галеры и уйти в море. Но ничего этого не произошло – мы воевали все так же «подло», не гнушаясь немыслимыми здесь грязными методами.

Галеры демов были стандартными, разнясь лишь в мелочах. На каждой сто десять – сто двадцать гребцов-невольников, из них сотня прикована к веслам, остальные в резерве или временно нетрудоспособны, а при долгих ответственных переходах против ветра или погонях – сменщики. Оружия рабам, естественно, не давали. Даже более того – принимали все меры, чтобы эта публика не ударила в спину хозяев. Для этого использовали прихваченные к палубе кандалы и постоянно дежурящих арбалетчиков у кормового весла, без раздумий стреляющих по первому подозрению в бунтарских действиях. В особо сложных случаях команда перебиралась наверх и закрывала люки. Затем поднимали крышки, прикрывавшие зарешеченные бойницы. Выбраться через них было невозможно, а вот убивать запертых людей – одно удовольствие.

В бою основным приемом демов был абордаж. Галера преследовала улепетывавшую добычу или сходилась с воинственно настроенным противником. По команде гребцы заваливались боком к центральному проходу, стараясь втянуть весло как можно дальше внутрь и задрать рукоять вверх. Дальше с палубы летели трехпалые кошки, затем корабли притягивали друг к другу. Обычно старались делать это нос в нос или носом к корме – ради сохранения все тех же весел, – но это непринципиально. Затем, собственно, начиналось самое главное – рукопашная схватка. Для этого на каждой посудине демов имелось семь-восемь десятков человек, в редких случаях, при коротких походах – до сотни. Итого максимальная численность невольников и абордажников доходила до двухсот двадцати.

На трофейной галере мы разместили именно столько – ведь поход предстоял недолгий. По словам пленных, Адан расположился в районе устья реки, устроив там временный лагерь. Оттуда он посылает группы людоловов, обыскивающих побережье. При этом одну галеру всегда держит наготове – на случай появления заманчивой морской цели или других непредвиденных ситуаций.

Сбежавший струг поутру нигде не нашли, но оставалась надежда, что он прячется, а не ушел к морю. В таком случае у нас есть элемент внезапности – Адан может поначалу принять нас за своих, позволив приблизиться. Мы рассчитывали подойти к лагерю и атаковать с наглостью высшей пробы – одним кораблем против двух. Даже если один будет в полной готовности, в узости реки невыгодного для нас маневренного боя с арбалетно-баллистным обстрелом не получится – скорее всего, исход решит схватка на берегу. Но действительность преподнесла сюрприз.