Сергей Сироткин - Путь.Часть1. Путь к Миру

Я настолько проникся к страданиям и тоске этого мученика, что не знаю, сколько простоял, глядя в его глаза. Вдруг, за спиной почувствовал чьё-то приближение и обернулся. Ко мне, извиваясь в пространстве, плавно приближалось нечто длинное, покрытое иссиня чёрной чешуей. В сознании всплыло название этого нечто – «дракон». Его лапы с внушительного размера когтями прижимались вдоль тела. Гладкие, перепончатые крылья немного расправились и неподвижно застыли. Пасть дракона была слегка приоткрыта. Из неё виднелись впечатляющие клыки. Но главной особенностью являлись глаза. Как две бездонные пропасти, они олицетворяли саму Тьму. От его взгляда холодело внутри. Остановившись, он замер и пристально посмотрел прямо на меня. На миг показалось, что в его глазницах что-то вспыхнуло и сразу потухло. И сразу же с этой вспышкой создалось впечатление, будто каждая частичка моей ипостаси начала застывать, превращаясь в камень. Сознание кричало закрыть глаза или хотя бы смотреть в другую сторону. Силы стремительно таяли, словно их кто-то высасывал, и возможность даже прикрыть веки стремительно исчезла. В следующее мгновение внутри меня что-то взорвалось, и я ощутил невероятный жар. Это была лава, которая, наверное, после знакомства с ней, каким-то образом стала неотъемлемой частью демонической плоти. Мои глазницы наполнились пламенем, и из груди вырвалось такое мощное рычание, что я сам вздрогнул от неожиданности. Дракон отстранился прочь, внимательно меня осмотрел, только уже другим взглядом, и поспешил удалиться, поняв, видимо, что я не его жертва. Также плавно, как ни в чём не бывало, он поплыл дальше, вдоль убегающей вдаль аллеи своих каменных творений. Туда, где должен находиться горизонт. Но его не было, да и не могло быть по причине бесконечности каждого круга ада. Я поспешил в противоположную сторону, подальше от этого места.

В дальнейшем, я старался не приближаться к местам наказаний и наблюдал за ними на расстоянии, так как встреча с драконом Тьмы поубавила у меня сил. Они, конечно, быстро восстанавливались, благодаря лаве, подобной бездонной пропасти энергии, но терять их снова желания не возникало. И летая по кругам ада, я всё безразличней стал воспринимать чужую боль и со временем вовсе потерял интерес к всевозможным наказаниям, погружаясь в раздумья.

Столько мук и страданий по велению разума, чья ипостась оказалась сильней. И только! Разве преступив закон, написанный кем-то подобным тебе, но всего лишь сильным, является таким преступлением, за которое ты должен страдать и выносить столь ужасные муки вечно? И вообще, является ли преступлением твой поступок? Законы мира имеет право писать лишь тот, кто сотворил этот мир, и больше никто. Но если Создатель мира и не собирался писать закон, оставив этот удел самим жителям. Тогда понятно, почему они написаны самыми сильными существами миров. Ведь главный постулат при таком подходе – кто сильней, тот и прав. Остаётся лишь поставить под сомнение справедливость этих сильнейших богов. Могли же найтись боги, недостойные власти, что завладели ею только для того, чтобы править в угоду себе и во вред миру.

Взять это окаменевшее существо с его творением. Оно даже не собиралось бросать вызов правящему богу. И только страх этого бога перед потерей власти стал причиной наказания несчастного.

Неспособность созданных законов соответствовать справедливости, которая и сохраняет равновесие, неизбежно приговаривает этот мир к уничтожению. Наверное, именно поэтому я чувствовал в своём сне боль миров, связанных между собой прочными нитями. Вся их боль от страданий несправедливо осужденных и обречённых на вечные муки в этом огненном мире. Скорее всего, необходимость возмездия за совершённое должна быть, и такое место как ад действительно нужно, но мученики могут наказываться только беспристрастно. Иначе, какой прок от такого многообразия истязательств. Да и вообще от этого царства мук и страданий, во главе которого воссел мой могучий брат.

Размышляя об этом мире, вдруг усомнился, что эти мысли принадлежат мне. Уж больно легко и гладко они текли в сознании, приводя к выводу о несправедливости существующей системы наказания, словно их кто-то вложил в меня. Но, возможно, знаний, подаренных Тьмой, было вполне достаточно, чтобы прийти к таким выводам. Не доверять своей матери я не мог. Причём, вполне отчётливо чувствовал правоту этих выводов и поэтому, отмахнувшись от закравшихся сомнений, решил возвратиться к Вельзевулу.

Всё сотворенное в этом огненном мире, да и оно само, питалось болью и страданиями, исходящими от обреченных. Ад, который не мог насытить свою прожорливую утробу, становился с каждым мигом сильнее. Вельзевула вполне устраивало такое обстоятельство дел и всё, чем он занимался, как я думал, так это наслаждением силой, вливающейся в него через лаву, являющейся ему плотью. Но всё же он казался чем-то недовольным и старался это скрывать. Я это чувствовал, находясь даже на расстоянии. Огненный мир был пропитан скрытым недовольством своего хозяина. Поэтому, возвратившись обратно, в огненный зал, я позволил себе расспросить об этом брата.

– Вельзевул! – обратился я к нему, как только влетел в его полыхающие покои.

– Наконец-то объявился! – вскрикнул он, показывая своё недовольство. – Ты где пропадал?

– Почему пропадал? – смутился я, опустившись на твердь скалы, торчавшей посреди огненного зала.

– Тебя долго не было.

– Наверное, увлёкся кругами ада.

– Так я и думал, – успокоился он и сел на свой огненный трон. – В аду нет времени, поэтому все наказания мучеников вечны.

Вельзевул внимательно посмотрел на меня и, видимо, заметив, что меня терзает какой-то вопрос, произнёс:

– Спрашивай.

– Что тебя тревожит?

– С чего ты взял, что меня может что-то тревожить? – удивленно спросил хозяин ада и насторожился.

– Твой бескрайний мир с каждой новой болью, испытываемой обречёнными, становится мощнее, а вместе с ним растёт и твоя сила, но я чувствую, как ад пропитан твоим недовольством. Поделись им со мной.

– А ты проницателен, Демон, – неторопливо начал он. – Зришь в корень! Ну что ж, изволь. Окинь взором весь мой мир, проникни в его суть.

Я последовал его совету и инстинктивно попытался раствориться в этом месте, став его частью. И на удивление мне это очень легко удалось. Казалось, я стал огненным миром и смог оказаться в каждом уголке. Потому стал испытывать все его волнения и вибрации. Через меня полилась сила, образующаяся от боли и мук наказанных. Но вместе с этим в душу забрался и некий дискомфорт, который превращался в раздражение, а затем в какой-то невыносимый внутренний зуд. И зудом этим была тревога, которую испытывает жертва перед своим неизбежным концом.