Ян Ямин - Безымянный бог

Мальчишка был непростым для диковатого пленника – слишком уж умный и сообразительный. Сын владетеля племени – это почетно. Не почетно, когда сына владетеля племени, которому едва исполнилось семнадцать, как ерша, вылавливают из лесного озера, в котором после охоты ему вздумалось искупаться. Слишком близко от границ этой проклятой страны, опасно близко… Парня тут же раскусили и потащили к катам. Пленные по умолчанию должны были служить богам, потому что местные жители делать этого не рвались – больно уж у богов скверные характеры. Не успеешь опомниться – уже сожрали до белых костей.

Мальчишка невольно растер запястье – его ударили по руке чем-то вроде свинчатки, когда он схватился за лук там, на озере. Шрам неприятно ныл, но накрепко был затянут плотной тканью. Одна открытая капля крови в этом лесу, рядом с кровожадными божествами – и итог известен.

Ахтой, стараясь думать об отвлеченных или простых вещах, наводил порядок рядом с идолом. Он затирал багровые следы на светлом дереве. Убирал с постамента человеческие кости, преимущественно женские. А кое-где попадались и совсем маленькие косточки. Детские… Мальчишке было омерзительно, противно, гадко, но, чтобы выжить, придется смиряться. Он понимал, что, если выживет, тоже со временем станет катом и сможет сбежать, если его примут за смирившегося. А для этого нужно терпеть. Так и отец всегда говорил: «Ахтой, делай что должно, чтобы быть живу. Можно поймать другого кабана, можно убить другого медведя, можно выйти на бой с десятком шакалов, только что в этом проку, если это твой последний кабан, последний медведь и последний бой? Сохранять жизнь – не трусость, а смелость. Только себя не предавай, а остальное приложится». Мудрый он, отец. Так мальчишка и собирался поступить – сохранить себе жизнь любыми способами.

Он сидел спиной к идолу, в нескольких шагах от него, и рыхлил землю – земля перед божеством должна быть черной, чистой. Он уже успокоился, немного расслабился, привык и к скрипу деревьев, и к запаху крови, который постоянно раздражал ноздри, и к редкому, едва уловимому ветру, который приносил с собой другой, едва уловимый запах мертвой плоти и гнили. Ахтой даже построил план своего дальнейшего существования, собрался с духом и вроде бы окончательно успокоился, как…

Что-то твердое, теплое коснулось его лопаток. Раз, другой. А потом просто тяжело облокотилось на спину.

От страха закружилась голова, а в горле разлился привкус крови. «Не оборачивайся и сиди спокойно. Только не беги, не беги», – уговаривал он сам себя, пытаясь вдохнуть сквозь стиснутые от ужаса зубы.

Тяжесть на спине стала весомее, и мальчишка все-таки скосил глаза, не выдержав напряжения.

Идол стоял прямо за ним, равнодушно глядя на него янтарными живыми глазами. В спину мальчишки упирался деревянный круглый живот. От него исходило тепло. Постамент, на котором деревянная фигура стояла ранее, был пуст. Запах крови и хвои стал нестерпимым.

Мальчишка не заорал только потому, что как-то неожиданно из легких вышел весь воздух. Он собирался бежать от ужаса не разбирая дороги только потому, что обычные человеческие инстинкты были сильнее разума. «Спасайся! Убегай!» – билось в голове. Он попытался встать на ноги, отползая на четвереньках и мыча от ужаса, когда на грубом лице деревянного идола черной полоской прорезался рот.

– Невкусно, дрянь, – услышал мальчишка.

Убежать он просто не успел – потерял сознание от ужаса.

..Мальчишку нашли наутро, когда каты по своему обычаю пошли посмотреть, пережил ли пленник первую службу богам. Пережил – лежал, вжавшись в землю в нескольких шагах от теплыни, тряс головой, но вроде бы пришел в себя, когда его, скулящего от страха, вывели из Пади Богов. Каты были довольны – пусть смена подрастает, в этом году много новичков выжило – то ли боги стали разборчивее, то ли добыча кисловата.

– Что, еще один выжил? – прошамкал сухим беззубым ртом самый старый из катов, прищуривая недовольно полуслепые глаза.

– Выжил! Добрый знак! – сказал один из молодых жрецов, редкий доброволец, который вошел в круг жрецов по своему желанию.

– Добрый… Да не совсем. Как бы не привело к беде, – сморщился старик, от чего его черепашьи глубокие морщины стали еще заметнее. Молодой жрец покивал из вежливости. Он считал, что старый кат, как всегда, несет чушь, потерявшись в старческих болезнях. Ну какая беда? Боги и так довольствуются обрядом Приглашения, в котором едят досыта. А мелкие преступники и пленники – так, подкормка. Значит, и беспокоиться не о чем.

Да только вот старый кат слишком долго жил на свете, чтобы верить в убеждения молодежи о том, что «все будет хорошо». Он знал, что любые перемены, особенно в таком тонком деле, к хорошему не ведут.

Так и оказалось.

Несколько лет спустя

Это не дом даже был, а сторожка без окон, черная изба на самой границе Пади богов. Снаружи – совершенная развалина, однако внутри все было иначе. И крепкие полы, и добротные решетки, и несколько перегородок, разделяющих пространство дома на несколько зон. В каждой зоне все было обустроено по-своему.

В одной – удобная скамья с теплой, чистой пуховой периной, самошивные тряпичные куклы, лучины, кувшин с ароматным травяным взваром. В другой – широкая лавка и пол, присыпанный соломой, краюха теплого хлеба и молоко в чугунке. Еще в одной – покрытые свежим лаком лютни, развешенные на стене, и отвар, который всегда пили барды для звучного голоса. Две последние комнатки – без излишеств, только широкие лавки.

Женщина, сидя на теплой перинке в одном из закутков, держалась за свой большой живот и мурлыкала песенку:

Котик спит на лавочке,

Птички спят на веточках,

Мастерица спит у прялочки,

Спят рядом ее деточки.

Она пела тихонько, покачиваясь в такт своей немудреной мелодии. И вряд ли она даже осознавала, что поет, потому что травы, которыми ее напоили, не позволяли сконцентрироваться ни на чем. Она не могла остановиться ни на одной связной мысли, и это было хорошо. Кроме того, женщина изначально была не вполне разумна: это было заметно и по выпирающему, слишком низкому лбу, и по близко посаженным глазам, и по пришептываниям, какие бывают у человека с дефектом речи. «Опять полоумная Марта забрюхатела», – говорили об этой женщине, отводя от нее взгляд, когда та шла по улице, переваливаясь с одной неловкой ноги на другую.

Жертва пузатой Теплыни должна прийти в первый день весны сама, добровольно, но мало женщин на сносях к этому стремились. Нет, были и те, кто до конца осознавал свой долг, только вот за всю историю существования богов-благодетелей таких было всего две. Одна была женою жреца, который тоже добровольно пришел к идолу Веголу, божеству скота и стад. Вторая же впадала в фанатический экстаз от изображений божеств, считая себя избранной. Ее эротические девиации по отношению к идолам настолько достали катов, что они были счастливы спихнуть полоумную девицу в Падь Богов и выдохнули, когда боги ее приняли.