Владимир Чернявский - Телефонист

Маркус потрогал пальцем губу. Грубые стежки тянулись от подбородка вверх к бесформенному разбухшему месиву. Заморозка уже начала отходить. Маркус поморщился от ноющей боли. Ныла не только губа, но и ушибленные ребра и отечные синяки на руках и ногах.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел врач – пузатый старик с огромным мясистым носом в красных прожилках. Он исподлобья посмотрел на Маркуса и неожиданно улыбнулся:

– Выглядишь бодрячком!

Старик подошел вплотную, аккуратно взял Маркуса за подбородок и покрутил его голову из стороны в сторону.

– Недели за две пройдет. – Врач потянулся к столу за склянкой с йодом и окунул туда спичку с ватным шариком на конце. – Снимем швы. Ну а дальше – к косметологу. – Он провел ваткой по подбородку и губе Маркуса.

Маркус зашипел от боли.

– Тебе стоит поберечь себя, – покачал головой старик.

– Папа мне говорил, что зло сразу надо ставить на место. – Маркус вцепился в жесткую ткань кушетки, стараясь правильно выговаривать каждое слово. – Иначе оно разрастется, и тогда победить его будет сложно.

– Мудрый у тебя был отец! – Врач поднял брови. – Иди пока в свою комнату. Я Лидии скажу, чтобы тебя несколько дней не трогали.

Маркус вышел за дверь и тут же столкнулся с Андреем Бенешем. Выглядел тот неважно: один глаз заплыл, забинтованная левая рука висела на груди.

– Давай держаться друг друга, – протянул он вперед открытую ладонь.

– Как Риф и Нис? – с трудом выговорил Маркус.

– Да, – улыбнулся Андрей, – как они!

Ветер разогнал тучи. Марк поднял голову, вглядываясь в ярко-синее небо – чистое, без единой темной крапинки. Полуденное солнце белым размытым пятном висело в зените. В сухом прохладном воздухе отчетливо пахло ржавчиной. Такая погода бывает перед заморозками, а ведь еще даже не середина осени. Марк поправил на плече рюкзак, запахнул полы плаща и полез в заросли борщевика. Ядовитые листья уже потеряли силу, но поберечься стоит. С первыми холодами сорняк прижмется к земле, и дорога к дому Елены Эдгард станет еще короче.

Марк спустился по влажному откосу оврага, перескочил через вонючий ручей и выбрался на пустырь. В центре поросшей осокой площади серой грудой торчали руины трехэтажного здания: растрескавшиеся округлые стены с высокими узкими окнами и десятиметровая башня с разрушенным куполом. Планетарий закрыли еще до войны, война же его доконала.

Раз в год интернатских привозили сюда на экскурсию. В главном зале мощный проектор высвечивал на потолке звездное небо. Марк любил откинуть спинку кресла и смотреть, как крутятся и роятся тысячи звезд – приближаются, превращаясь в огненные шары, и исчезают из вида. Катехизис не дает ответа, в какие миры Коммутатор отправляет человеческие искры после смерти. Может, и на другие планеты. Это бы объяснило тягу Марка к космическим далям.

Под ногами зашуршал гравий. Марк остановился у рваного разлома в стене, снял с плеча рюкзак, вытащил из него и покачал на руке пухлый газетный сверток – пять банок тушенки и две пары шерстяных носков. Марк положил пакет на камень и пошел на другой конец пустыря. У кустов оглянулся и заметил, как из разлома выскочил подросток в мешковатой куртке и черной шапке на голове. Он схватил подарок и кинулся обратно в развалины.

Марк, шурша листвой, прошел через пожелтевший парк, отделявший пустырь от спального района, и выбрался к трехэтажке Елены Эдгард. При ясной погоде дом уже не выглядел безнадежно унылым. Крыша блестела жестяными листами, побелку на стенах недавно подновляли. Пахло дымом костра – дворник сжигал опавшие тополиные листья.

Метрах в ста от дома, в покосившейся деревянной беседке четверо алкоголиков пересчитывали остатки наличности. Сгрудившись вокруг вздувшегося от влаги стола, они перебирали разбросанные на почерневшей столешнице мятые банкноты и мелочь.

– Раньше на эти деньги можно было неделю жить! – выговаривал остальным старший из них – старик лет за шестьдесят, с одутловатым синюшным лицом. – Студентами мы на стипендию по ресторанам ходили. А сейчас что? – Подбородок «пахана» мелко трясся, старик дрожащими руками пытался расправить купюры. – Ищите лучше!

Собутыльники сокрушенно вздохнули и принялись шарить по карманам. Двое из них, еще крепкие мужики с красными носами и многодневной щетиной, носили одинаковую серую робу. У одного лысина по кругу разъела макушку, волосы другого торчали жестким седым ежиком. Оба они вполне могли работать грузчиками в местном гастрономе или разнорабочими на каком-нибудь складе. Самый младший из алкоголиков, по виду ровесник Марка, сидел сгорбившись, глядя вокруг пустым блуждающим взглядом. Марк встречал таких – переживших войну, но потерянных в жизни – ни профессии, ни семьи, ни дома. У каждого из этих четверых за плечами своя история о потерях, боли, неверном выборе и неспособности изменить жизнь к лучшему.

Марк подошел к беседке.

– Скучаем, бойцы? – скорчил он дружелюбную мину.

– А ты что за хрен? – просипел старик.

Он впялился в Марка покрасневшими, в змеистых прожилках, глазами. На его лбу собралась гармошка из глубоких морщин.

– Есть кому в магазин сбегать? – Марк вытащил из кармана новенький червонец с профилем Виктора Курца в овальной рамке.

– О! – алкоголики заулыбались. – Сразу видно, свой человек! – Плешивый грузчик осклабился щербатым ртом.

Старый пахан коротко кивнул младшему. Тот вскочил, выхватил из рук Марка деньги и засеменил за угол дома. Марк шагнул в беседку, осмотрелся и сел на лавку у края стола, чтобы видеть дверь подъезда Елены Эдгард. Внутри беседки, несмотря на сквозняк, стоял густой запах перегара.

Алкоголики притихли, ожидая гонца. Из белого марева выглянул желтый диск солнца. Двор и стена дома осветились, будто включили софиты. В кустах рядом с беседкой весело зачирикали воробьи.

Младший появился минут через десять, светясь по-детски счастливой физиономией. В руках он тащил раздувшийся от поклажи целлофановый пакет. От тяжести ручки его натянулись, готовые вот-вот порваться. Младший, кряхтя, поставил ношу на скамейку. Громко звякнули бутылки.

– Ы-ыть! – затрясся старик. – Аккуратнее!

Плешивый оттеснил младшего и принялся доставать покупки. На столе появились две зеленые бутылки вина, пять поллитровок темного пива и шкалик спирта. Следом – хлеб и вяленая рыба, пластиковые прозрачные стаканчики и тарелки. Чувствовалось, у этой компашки уже сложилось традиционное меню, и Марк обеспечил им праздничное угощение.

Он потер подбородок и пристально посмотрел на младшего. Тот заметно поскучнел и со вздохом вытащил из кармана сдачу.