Сергей Хабаров - Самый заурядный попаданец в гоблина

В их искренности он не сомневался, он честно разделил всё по частям и заранее позаботился о завещании, проследив, чтобы все родственники ознакомились с этим. И предупредил, что что бы они ему ни говорили, он не передумает. Они и не говорили: все молча смирились с решением основателя рода и только хотели помочь.

– Пускай лучше себе помогут, – сказал Пётр, выглядывая в окно своей московской хрущёвки.

За окном шли митинги. Народ требовал перемен, требовал демократии, джинсы, жвачки, кружевные трусики и ещё одна только коммунистическая партия знает что. Пожилому мужчине было больно смотреть на всё происходящее и страшно. Очень страшно, но не за себя, а за своих потомков. Как они будут дальше жить? Он-то своё уже пожил и многое повидал: родился ещё при царской власти, пережил гражданскую войну, поучаствовал в Великой Отечественной, дойдя израненным, но живым аж до самого Берлина. Хмельной, он стоял возле рейхстага, плача сразу по двум причинам. Оттого, что война закончилась, и оплакивая своих падших друзей, которых забрала бессердечная сука – война.

Во время Великой Отечественной он служил моряком на военном транспорте, но в сорок четвёртом всё так перемешалось, что он оказался в пехоте. Армии нужны были резервы для осуществления последнего победного рывка, и она стягивала их отовсюду. Хмельная весна сорок пятого года, люди были пьяны от одного только воздуха. Все праздновали победу. На волне эйфории он тогда познакомился со своей женой, работающей санитаркой в полевом госпитале. По правде говоря, тогда он ещё не знал, что нескладная санитарка будет его будущей женой. Просто два молодых человека поделились радостью друг с другом. И от этой радости родилась другая радость. Пришлось жениться. Но Пётр ни о чём не жалел. С женой он сошёлся на любви к морю, вместе они поселились во Владивостоке, где прожили тридцать счастливых лет вместе. Жена родила ему двух сыновей и дочь. Несмотря на любовь к морю, жена боялась, что Пётр может не вернуться с плаванья, ведь море – место коварное. Но всё было хорошо, за это время дети выросли и, как это всегда бывает с детьми, разъехались по своим делам, нечасто навещая родителей.

Появились внуки. Черновы старились вместе, но, как советские люди до мозга костей ещё старой закалки, не привыкли жить ради себя. Пётр недолго уговаривал жену взять из детдома детей. Жена не упиралась. Мальчик и девочка: Володя и Ирина. Они желали поднять хотя бы ещё двоих детишек. Потом случилось несчастье: Пётр овдовел. Никто ни в чём не виноват. Не было пьяного водителя, сбившего пожилую женщину, несчастного случая по чьей-то халатности, просто инсульт с фатальным исходом. Ничто не предвещало, предугадать такое было невозможно.

Подходя к преклонному возрасту, Пётр всё сильнее боялся пережить жену, но, как это часто бывает, судьба-злодейка всё давно уже решила за нас сама. Пётр ушёл с рыболовного судна, оставшись один. Нужно было больше внимания уделять приёмным детям, да и здоровье уже не позволяло. Всё сильнее и сильнее сказывались ранения, полученные во времена Великой Отечественной войны. Приёмные постепенно вырастали в красивых юношу и девушку. Род Черновых крепко стоял на ногах благодаря первому, чему научил их отец, – это взаимовыручка. Так что его дети и внуки не теряли контакта друг с другом, приёмных детей потомки воспринимали, как своих.

В один из обычных дней из Москвы приехал старший сын, ставший в столице крупным чиновником. Он убедил отца, что Володе и Ирине уже пора поступать в институт и лучше всего это будет сделать в Москве, а заодно и попытался уговорить отца тоже переехать в Москву.

– Что мне там делать?

– Отец, там лучшая медицина, а у тебя сердце.

– Я старею, – говорил Пётр. – От смерти ещё никто не ушёл.

– Но я не знаю тех, кто пытался её приблизить.

– Тут моё место, я прожил здесь почти всю жизнь, вырастил вас, похоронил вашу мать и хотел бы остаться здесь до конца.

– Жаль. А я думал, ты поможешь мне присмотреть за Иринкой…

– А что за ней смотреть? Чай немаленькая уже.

– В том-то и дело. Немаленькая красивая студентка, живёт одна… Ну, бать, соображай.

Пётр сообразил. Сам когда-то был молодым. В таком возрасте соблазн велик. Старший хоть и любил приёмных, как своих, в основном из-за того, что своих детей у него не было, но много внимания уделять им не мог. И, чёрт побери, был прав: не то чтобы Ирина была гулящей, но восемнадцать лет – это восемнадцать лет.

По первоначальному плану старшего сына за Ириной должен был приглядывать брат – Володя. Но тот пожелал остаться и поступил в местный институт кораблестроения, хотел стать инженером. В Москве Петру не понравилось: страна постепенно разваливалась, но там, с далёкого Востока, это ощущалось не так явно. Меченый упырь с каждым годом всё ближе подводил страну к краю пропасти своими реформами. В стране был кризис, но вместо того, чтобы его решать, правительство его всё сильнее усугубляло. И, как следствие, демонстрации, забастовки, беспорядки, попустительство властей, непонятные концерты, смущающие умы граждан чуждой идеологией. Как до всего этого дошло? Было больно смотреть, как под пляски и танцы рушат страну.

– Сталина на вас нет, – поморщился Пётр, провожая толпу диссидентов.

– Пап, а ты чего у окна стоишь? – спросил Иришкин голосок, звучащий словно колокольчик.

– Да вот, любуюсь безобразием, что на улице творится.

– А, ты про этих, – махнула рукой Ирина и понесла продукты в холодильник.

– Как дела в институте, что-то ты сегодня рано?

– Не было сегодня пар, учителей всех на митинг потащили.

– Безобразие! Чтобы учителя вместо того, чтобы преподавать, таскались со студентами по митингам.

– Папа, не волнуйся ты так, тебе вредно.

– Да как мне не волноваться, когда ты по улице вместе с этими на голову больными ходишь?

– Что они мне сделают? Шумят, ходят, только раздражают.

– Ну а если они чего того тебе сделать захотят?

– Не захотят, в светлое время суток всё спокойно. А в тёмное время я шаль бабы Глаши накидываю – она вся нафталином уже провоняла – и с палочкой хожу. Ко мне не то что подойти, от меня вообще шарахаются.

– Ха! – улыбнулся Пётр и резко присел. Ирина сразу подхватила приёмного отца и усадила на постель.

– Да, что-то земля из-под ног ушла.

– Я сейчас давление смеряю.

Его приёмная дочь уже давно неплохо управлялась тонометром и стетоскопом. Обмотав морщинистую руку надувной резиновой грушей и приложив мембрану стетоскопа к вене, Ирина стала накачивать давление.

– Слишком низкое. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, давно себя так хорошо не чувствовал.

– Я сейчас дам тебе таблетку и вызову скорую.

– Не надо скорой, – сказал Пётр, проглатывая таблетку. – Сейчас мне станет легче, такое уже не первый раз было.