Александр Бруссуев - Война мертвых

Неожиданно он начал вспоминать свою жизнь, начиная с совсем уж несознательного младенчества. Воспоминания приходили легко, меняя друг друга по хронологии. Удивительно, что раньше ему казалось, что многое из былого забыл напрочь. Не забыл, оказывается. Где-то в глубине памяти сохранилось все, даже такие моменты, которые бы и вспоминать не хотелось. Неправильно он поступал иной раз, малодушничал порой, порой отдавался безудержному гневу. Не со зла, конечно, и не корысти ради, а просто так получалось. Но, блин, получалось неправильно. Перед собой посреди этого необъятного поля хотелось быть честным.

Когда Охвен достиг развилки, то вся жизнь, можно сказать, промелькнула у него перед глазами. Он наверно бы даже вспотел от этих воспоминаний, если бы такая возможность у него была. Остановившись на перепутье, выбор пути сделать, оказывается, было нетрудно.

Одна дорога вела туда, где переливалась цветами радуги далекая гора, уходящая в небо. Другая дорога вела неведомо куда. Ничего, кроме уходящего в горизонт поля, видно не было. Но первый путь был практически нехоженым. А второй – почти столичный тракт.

Охвен пожал плечами и пошел по тракту. Вроде бы заслужить надо, чтобы свернуть по кривой дорожке да на гору самоцветов. У него таких заслуг нету.

Чем дальше он двигался, тем более хмуро начинал выглядеть горизонт. Не минул он и нескольких сотен шагов, как впереди открылась полнейшая тьма. Лишь только огромные арочные врата слабо светились, словно очерчивая границу, за которую эта темнота пробиться не могла.

На воротах была вывеска на незнакомом ему языке. Вряд ли надпись гласила об очередных слушаниях очередного сената или о цене на зерно и молоко.

Охвен задрал голову вверх и прочитал, удивляясь сам себе:

«ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ».

Ну, что же, он сам выбрал себе путь. Оглянувшись назад через левое плечо, силясь разглядеть бликующую радугой гору, он боковым зрением увидел, как вылетел оттуда какой-то махающий руками-ногами человечек, словно бы от волшебного пендаля, и шмякнулся где-то невдалеке.

Вероятно, кто-то слишком много о себе возомнил, ухмыльнулся Охвен и пошел к вратам.

Перед тем, как взяться за тяжелую рукоять, он сплясал замысловатый танец, выкидывая коленца и крутясь на одном месте. Было приятно вновь ощущать себя подвижным и ловким, как в молодости. Никто его не видел, поэтому отплясавшись и нагримасничавшись вволю, Охвен отворил врата и вошел. Те плавно и бесшумно затворились за спиной, разделив пространство на свет и тьму. Он оказался во тьме.

Звон, звон, звон, будит не разбудит.

Дальше что там будет?

Смотрел на ладонь, глядя на дорогу,

Дили-дили-дон-дон.

Далеко-далека пророку до Бога. 11

Похоже, что ни Тойво, ни Илейко, ни Макс не задумывались, что Мортен и Охвен – это мертвецы. Они их естественно принимали просто потому, что они были.

А я видел, что они мертвее мертвого. Но в то же время с каждым мигом оба викинга – я уже не сомневался, кто они – делались живее. То ли человеческие навыки возвращались, то ли призраки оживали. Сразу же закралось сомнение: просто так это не бывает, просто так только кошки котятся, здесь же проявляется тайный умысел.

Это было загадочно, потаенно и интригующе. Как во сне: лежит, положим, гроб, а в нем то, что и положено там лежать. Тело знакомое или тело незнакомое. И вдруг оно, это тело, начинает шевелиться. Это не страшно, это возмутительно, потому что надо вновь уговорить покойника вести себя подобающе.

Я уже не первой молодости, и даже не второй, я уже такой – достаточно взрослый. Побывал на многих похоронах. Конечно, все это было крайне удручающе. Но, общаясь со старыми людьми, неоднократно слыхал: а вот бы помереть на Пасху! Пасхальный покойник имеет больше преимуществ, нежели в остальные дни недели.

Эти старые люди говорили, что в Пасху «двери рая открыты». И тот, кому угораздило представиться в пасхальную неделю, попадает прямиком на небо.

Ну, а как же грехи? Это я, деликатно покашляв в кулак, интересовался у них. Если бы Гитлер отравился, и застрелился, и сжег себя чуть пораньше в апреле 1945, то угадал бы с Пасхой и сидел бы сейчас, кровопийца и убийца, на облачке в белом подгузнике и гадко бы хихикал, выглядывая нас, смертных.

Стариков это не смутило. По их версии ни Гитлер, ни Путин, ни Лукашенко не могут умереть в момент, когда рай делается общедоступным. Господь не фраер – все видит, в Пасху умирают лишь те, кто достоин того. Поэтому любой забулдыга, откинувшийся в Праздник, на самом деле обладал чистой и доброй душой. Вот так. Аминь.

Значит, коль смерть выборочна, то и посмертие – тоже. Мертвые возвращаются с определенной целью. Конечно, не стоит тут рассматривать Армагеддон и всемирные зомби-войны. Там у покойничков цель деструктивная, побольше завалить, поменьше живых оставить.

Объявившийся мертвец должен указать на что-то, либо предотвратить что-то, либо, вообще, помочь в чем-то. Появляются они в очень экстремальных ситуациях. И никогда не приносят вред. Такие случаи бывали неоднократно, но таким случаям не принято верить.

А мне всегда казалось, что те, кто способен причинить горе и беду, никогда не могут восстать из своих могил и покинуть отведенный им уголок Ада. Настолько вывернутая у них, болезных, душа, что не могут они вернуться даже во искупление.

Ну, а Мортен и Охвен смогли. Их, вероятно, сам Господь направил. Причем пути Господни, как это известно, неисповедимы.

Если бы я с кем-нибудь поделился этими своими мыслями, меня бы никто не понял. Да я и сам себя с трудом понимаю. Видать, подошел на какое-то недалекое расстояние к порогу, за которым все знания доступны и все откровения откровенны.

Врачи лечили меня своим вниманием и своим сочувствием. Лекарств против вируса «Дельта» пока еще не изобрели. Разве что у самих создателей – китайцев – был антидот. Да делиться им с миром они не торопились. Понятное дело: им территории нужны, чтобы китайцами заселить. А территории желательно должны быть безлюдными. Не даром они резко и четко отменили устоявшийся китайский указ, ограничивающий детородность. Теперь вольно китайцам размножаться в меру своих страстей и возможностей.

Я боролся с болезнью, как только мог. Напрягался, дышал, смешно махал руками-ногами, якобы разгоняя кровь, и очень надеялся, что дело не повернется на совсем уж печальный лад.

Мои сны были странными, мои мысли были неожиданными, и я пытался изо всех сил их не забыть.

3. Живые и мертвые.

В подвальных сумерках все принялись рассматривать друг друга. Не сказать, чтобы дружелюбно, но не очень враждебно. Скорее, оценивающе. Люди собрались разные, незнакомые, некоторые вообще из облачных фигур материализовались. Единило их то, что все умели говорить.