Алексей Кудряшов - Союз Родов. Кочка

Кочка выпростал руки из-под шкур и потянулся. Этой ночью было особенно холодно, но в доме тепло еще держалось, хотя на окне-дымоходе за ночь образовалась пушистая шуба изморози поверх сажи. Мельком оглядев стены, Кочка решил сегодня тоже не чистить их от вездесущей сажи, и сам же себя укорил за это. Он зарастал грязью.

Хоть о саже так никто никогда и не думал, да, собственно, не к ней сейчас относилось озарение по поводу чистоты в доме. Вещи нужно собрать и постирать, самому, наконец, помыться. А то выглядит, как чудище лесное, лохматый и черный от копоти, вчера влетел, отвык от дома, еще и грязный после последнего большака. Борода спуталась и была колючей от лесных приключений. Веточки, иголочки, даже ягодки остались. Хорошо, что птички не устроили в ней гнезд, хотя… тут уже проверять нужно.

Он пришел домой затемно и тут же протопил печь, хорошо, что дрова запас заранее, даже поесть сил не было. Пришлось топить дольше обычного, но всё равно немного не рассчитал и недогоревшие дрова выносил в снег уже еле шевелясь от усталости. Бросил их прямо возле дверей и заполз в жилую часть дома уже ничего не соображая. Дым заполнял большую часть пространства и приходилось ползать по полу, дышать то ведь надо… Ветер затих ещё с заходом солнца, видимо почувствовал холод и старался не шевелиться, дым тоже не горел желанием выходить на улицу. Так и клубился под потолком развлекаясь тем, что формировал бахрому из сажи. Вот и пришлось по дому ползком передвигаться. Ну никак не уходил дым…

**

Одевшись как следует, Кочка вылез из дверей жилого помещения, как всегда, ударившись всем, чем можно удариться о косяки. Дверь была очень маленькой, но такой она и задумывалась. Вот только Кочка подрос значительно больше, чем планировал. Частые нагрузки лесной жизни укрепили его тело, и мышцы бугрились, даже в ранее непредусмотренных местах. Весь узловатый и нескладный, деревенские девушки смотрели на него с интересом, но ближе старались не подходить. Уж больно он был для них дремучий и непонятный. Одним словом – пограничник. В их краях пограничников было только трое. Дед с бабкой, да вот это чудище непонятное – их сынок, но вполне дружелюбное чудище, хоть и молчаливое.

В придомке было холодно, но вода не застыла полностью. Кочка сунул туда кулак и лед разлетелся мелкими брызгами. Ополоснув лицо и руки, Кочка скинул когда-то светлую рубаху и ополоснулся, покряхтывая и приплясывая от холодной воды, пробравшейся куда не положено.

Наконец, водные процедуры были закончены, и он стал собираться в деревню. Нужно сообщить родичам, что он пришел живой из лесу. Заодно вещи отдать мамке на постирку. Она очень обижалась, что он теперь живет самостоятельно и никак не нуждается в её заботе. Лишь отец ухмылялся на все эти бабские глупости. – «Мужик должен быть самостоятельным, иначе он и не мужик вовсе, а баба с причиндалами…». Хотя, к пограничникам это не относилось вовсе, у них даже дети были самостоятельными. Без этого в приграничье не выжить.

Кочка любил уединиться перед походом, или по настроению, но остальное время проводил в деревне у родителей, так что обижаться на него не стоило. Большую часть «цивилизованной» жизни он проводил у них. Потому, даже баню себе не делал. Хлопотно это, баня на одну задницу.

***

Немного отряхнув бороду и одев на себя куртку, вместо обычной шкуры зимнего заволока, Кочка подпоясался и нашел глазами снегоступы. Вчера он их бросил в придомке даже не отряхнув как следует. Снег от них подтаял, но расползаться не спешил. Из-под дверей несло холодом и не стоило торопиться таять, снег пока не решил что делать дальше и завис в середине процесса, задумавшись. Если хозяин опять уйдет на несколько суток, то таять дальше не стоило, а вот, если он решил немного пожить в своей пятистенке, то имеет смысл растаять и расползтись мокрой лужей, как можно крепче ухватившись за летнюю шкуру на входе.

Кочка приоткрыл дверь и в недоумении поискал глазами свою дубину, потом вспомнил, что вчера она «кончилась», и выполз наружу. По приходу он пробил сугроб к дверям и его пока не задуло, потому не пришлось откапываться, но часть сугроба всё равно была выше дверей. Он специально отмечал вешками расположение двери еще по осени и не искал ее зимой в темноте, всегда копал в нужном месте, даже если сугроб давно уже зарастил яму, так грубо сформированную человеком.

Эту зиму дом занесло основательно, и через него уже проложили свои тропинки зверушки, не боящиеся пограничника. Он периодически оставлял им еду, но не баловал. Вот и сейчас он вытряхнул котомку и на снег посыпались крошки хлеба, шишки из заграничья и, неожиданно, кусочки вяленого мяса. Вообще-то, подразумевалось, что мясо он выел еще несколько дней назад, а тут такое богатство. Последние дни он торопился домой и шел впроголодь, но при особой нужде мог остановиться и нарезать сколь угодно много. Правда, есть пришлось бы сырым. Своё кресало он потерял, когда убегал от суртока. Единственная железяка была, ценная вещь на большаке. Он старался с железом не возиться, тяжелое и потерять жалко. В лесу полно материала на любой вкус. Но кресало вещь особая, его таскать смысл имело.

Мясо он тащил на санях. Как минимум, втрое тяжелее самого себя, но оно всё было для деревни, и Кочка не стал отрезать от него ни кусочка. Питался запасами и тем, что неосторожно попадалось под его дубину. Как, например, ситар, выскочивший на него сверху. Видимо совсем оголодал, раз на него кинулся. Укусил пару раз шкуру накидки, прямо на шее Кочки, и благополучно скончался, ударившись о дерево. Вернее, был схвачен за ногу и немного подправлен в полете, а там уже безвременно скончался, наконец-то отмаявшись от голодухи этой зимы. Наверно подранок был, иначе тут не голодают, живности много. Намного проще зверька поймать, чем пытать счастья пытаясь съесть человека…

А когда на свежую кровь сбежались хищники помельче, но понаглее, вот тогда дубина и кончилась. Она и так доживала свой век, а тут пришлось махать ей, вообще без продыху, весь вечер. Стая серых ванагов совсем обнаглели и пытались утащить тушу ситара. А заодно и сожрать Кочку. Есть ванагов нельзя ни под каким союсом, даже шкуру не возьмешь, разваливается она, как только подсохнет, вот и пришлось, совершенно без прибыли и удовольствия, отмахиваться от этой напасти.

Прибил он их дважды по пять, и, наконец, они разбежались. Вот только дубина была безнадежно испорчена об их шипы. С этими шипами вообще дурацкая история. Ну никак их не удавалось приспособить. Крепкие и острые, пока зверь жив, и трухлявые, когда зверь сдох. Летом они через несколько вздохов рассыпались, оголяя синеватые мышцы ванага. За границу эти звери не ходили, но для того, чтобы мутировать, им хватило просто жить в приграничье. Заграничный зверь сильно отличался от обычного, его ни с кем не спутаешь.