Татьяна Иванько - Золото. Том 6

Я был готов выехать ещё до того, как прискакал гонец из Солнцеграда с вестью, что больна царица. Я уже держал моего коня под уздцы, выводя из конюшни, когда гонец, раненый в плечо, влетел на главный двор Каменного лога. Оказалось, он напоролся на дозор вражеской рати.

– Я их в болото завёл, мне места известные, а они за мной, цельный отряд увязалси…

Радостно засмеялся, морщась и чуть-чуть невольно увёртываясь от моих исцеляющих прикосновений раненый вестник. Счастлив, что спасся, что до своих добрался.

– Но они в полудне пути от Солнцеграда, Великий Белогор, – он посмотрел на меня, чуть ли не жалобно. – Нам не проехать уже. Думаю, уж дошли туда, пока я трусился в седле досюдова. Они Солнцеград окружают, тихо-ошко идут, тока акинаками да колчанами бренчат…

Рана его уже закрылась, когда я отнял руку, я подал знак слить мне, чтобы смыть его кровь. Я будто его глазами вижу всё то, что о чём он рассказывает, это несложно – его кровь на моих руках. И решение родилось само собой.

– Поскачем к Ориксаю. В Солнцеград будем пробиваться вместе с ним, – сказал я, стряхивая капли с рук, пока мне подали рушник вытереть.

Мои спутники бледные и напряжённые, согласны, но ожидают от меня ещё каких-то слов, объяснений.

– Думаю так, ребята: царица родила, – сказал я и оглядел их.

Лица прояснились разом. Улыбки, но и страх из-за того, что так быстро подошли вражеские войска. Лазутчиками, стало быть, полон Солнцеград.

– Поэтому двинулись на Солнцеград? – услышал я.

И ещё:

– И распутица им не помеха…

И кроме этого:

– Дак и распутицы нет в ентом году…

– Будто всё нарочно, так тает медленно, что и не…

Но нечего базарить попусту. Медлить здесь нам незачем.

– Хватит болтать, по коням! – сказал я, оглядев их.

И мы вскочили в сёдла, взмахнув плащами, как крылами. Скачка долгая, но мы налегке, до вечера мы уже встретили Ориксая, вышедшего с дружиной к Солнцеграду.

Он собрал из нескольких городов, подготовленные за эти месяцы полки. Настоящую дружину, это верные воины, неслучайные, истинный оплот царя. Так что, с ним шли почти двенадцать тысяч. И ещё несколько тысяч должен собрать Черныш по городам. Так и предполагалось, только, что двинутся все немного позднее, что Ава успеет уехать из Солнцеграда и спрятаться ещё до родов. И когда я сказал ему о рождении сыновей, Ориксай испугом в глазах встретил мою новость.

– Так не успела?.. – ахнул он, опускаясь на лавку, будто силу в ногах потерял.

– Ты… сядь, Ориксай, – сказал я, испугавшись, что он упадёт. Расшибётся ещё.

Мы в шатре с ним, после Совета, после вечери. Я остался, чтобы рассказать о том, что знаю теперь сам, знаю точно, так же уверенно, как и то, что вижу его перед собой:

– Она в Солнцеграде. А детей спрятала. Я знаю, – сказал я, глядя в его зрачки, чувствуя, как сердце быстро колотится в нём, чувствуя его страх. В нём ещё никогда не бывало страха…

Он посмотрел на меня:

– Не понимаю… ты… был там? Тогда, как ты здесь?

– Если бы был… – покачал я головой, сел напротив него на топчан. – Нет, Орик, я не был в городе. Но я знаю это.

– Знаешь… – он поднялся, заходил сердито по шатру: – Ты всё всегда знаешь, – пробормотал он, качая головой, почти сердито. – Так она одна там?

– С Яваном. Не так мало.

Орик обернулся на меня, мгновение подумал и кивнул согласно.

– Немало. Яван умрёт за неё, – уверенно произнёс Орик.

– Все, кто там, умрут за неё.

– И мы с тобой ещё. Беда в том, что она умрёт за любого из нас.

Я покачал головой и сказал, успокаивая то ли его, то ли себя:

– Не так легко убить её. Она не дастся Смерти.

Утро пасмурное, мелкий дождик, скорее даже водяная пыль висит в воздухе, оседая мелкими капельками на всех поверхностях, сам воздух кажется влагой, втекает в ноздри, касается кожи. Было уже нераннее утро, когда мы с Онегой поднялись на вновь выстроенную стену и увидели обступившую город громадную рать, дальние околичности которой терялись в тумане.

– Ванюша, помнишь, как гуляли с тобой под таким дождём в Ганеше? – спросила Онега, не глядя на серо-чёрную массу, ощетинившуюся пиками, покачивающуюся конницей, блестящую от влаги бронёй и оружием. Она смотрит выше их голов, куда-то вдаль, в туман. И, по-моему, не в этот, что я вижу перед собой, а другой, в тот, что был когда-то в Ганеше. Будто мы не перед лицом раскрывшей объятия Смерти стоим…

Потом посмотрела на меня.

– Поверить не могу, что это было. А ты?

– Жалеешь? – я посмотрел на неё. Неужели правда не боится?

– О чём?

– О том, что мы не остались там?

Онега покачала головой:

– Никто не спрашивал нас, чего мы хотим, так ведь?

– Тебя не спрашивали, верно… А я…

– Не надо, Ваня, что теперь… Я вспомнила не для того, чтобы ты жалел снова… А… Хорошо было. И как не с нами, – она улыбнулась тихо.

Да нет, с нами, ты не хочешь, чтобы всё это было с нами, но было с нами. С нами, Онега! И если сейчас умереть, я знаю, что жил не зря, видел и любовь, и счастье в лицо. Ушло всё, упустил я, но видел, знаю, что есть. И во мне всё живо…

– Ты… Не бойся, – сказал я, чувствуя силу ста человек в себе.

Онега засмеялась:

– Ну и ты не бойся, Ванюшка! – смотрит и правда весело, глаза блестят.

Взглянула вниз и сказала с усмешкой:

– О-о… Вона, погляди-ка, мой братец, – она кивнула на выехавшего вперёд всадника. – Красавец, ничего не скажешь, гляди!.. Но ты лучше, Ваня, правда-правда!

Боги, шутит ещё! Кто бы ещё на её месте шутил?

Орик, вот, кто шутил бы…

Всадник в алом плаще, на высоком белом без пятен коне, в золотом шлеме. И двое за его плечами, Доброгнева за правым плечом, Явор – за левым. Но они довольно далеко от него, он значительно впереди. Алый плащ мокнет под дождём, превращаясь в неприглядную тряпку.

– Ава, спускайся! Не мокни на стене, тебе вредно – только родила, простынешь! – крикнул Дамагой, усмехаясь.

– Меня простудой не возьмёшь, Дамагой! – ответила царица со смехом. – Ты же знаешь, такие как я, простудами не болеют! Золота ржа не берёт! Это тебе поберечься надо, простой человек! Сын весёлой потаскухи.

– Ну, дрянь… – услышали мы его бормотание, он набычился, подняв плечи, качая головой в богатом золотом шлеме.

Потом поднял голову, и лицо его стало бледно, черты обострились:

– Я сын потаскухи, это верно, но мне, мужчине, не стыдно. Вот тебе-то каково, самой потаскухой быть?! Я сам научил тебя отлично на спинку опрокидываться. Помнишь ещё, золотая царевна?! Али под тыщами других давно позабыла?!

С расчётом на окружающих сказал, на ратников, смутится Онега, унижены и побеждены они. Но с нею, с Онегой такое не пройдёт, уж я-то знаю. Ничто не дрогнуло в ней от его слов. Верно, золота ржа не берёт.