Дамина Райт - Огненная мансуба

– Я гафарсиец, а ты-то кто? – осторожно поинтересовался Амарель.

Кариман доел лепёшку и снова полез в сумку, на этот раз, за куском вяленой конины и бутылью воды.

– Джинн.

Вот оно как! Перед внутренним взором Амареля, как живая, встала Тарджинья – её взгляды, которые обещали расправу, ядовитые речи… Её поднятые руки, с которых хлынул водопад. Огромная сосулька, созданная Тарджиньей, казалось, проткнула Сверна насквозь – и Амарелю тогда почудилось, что у них с драконом одно сердце на двоих, ведь боль пронзила его так же, как и Сверна.

С трудом дожевав остатки лепёшки, Амарель обронил:

– Я… слышал о вас, джиннах.

Кариман важно кивнул, жуя мясо и запивая его водой. После чего болтовня возобновилась:

– О нас ходят легенды! Мой род…

Амарель уставился в огонь. Слова джинна пролетали мимо ушей, пока Амарель думал, что рассказывать про Тарджинью, конечно, не станет. А то как бы лишнего не сболтнуть. Вместо этого Амарель подсел как можно ближе к костру. Кариман, увлечённый собственным рассказом, не заметил, как Амарель и вовсе сунул обе кисти в огонь. Как Эсфи не убьют её же камни, как Тарджинья не захлебнётся в воде, так и пламя не обожгло бы Амареля. Пока в нём есть волшебство, пусть и удерживаемое кольцом.

Амарель вспоминал свою жизнь в Башне Смерти.

– Принеси жертву… окропи её кровью руки свои… и вознеси великую молитву, – Амарель выписывал одну букву за другой, стараясь не поставить клякс, – и непременно ответит богиня… Такого не бывало, чтоб не ответила…

Вместо бумаги стражник Гэстед принёс ему желтоватый свиток пергамента, но Амарель и так остался доволен. Он усиленно вспоминал всё, чему его учил Фаресар. Конечно, Амарель знал, что и половину того не запишет, что было в храмовых книгах. Но самое главное… самое существенное…

– Как только Кальфандра поднимет свой белый жезл, и лучи восходящего солнца озарят небо, – Амарель так нажимал на перо, что оно заскрипело, – ты узнаешь волю богини!

И потом – текст молитвы. Его Амарель помнил наизусть, хотя сомневался, что станет проводить подобный ритуал. Ему пришлось бы найти где-то жертву, а он не хотел лишних жертвоприношений, когда воля богини и так ясна.

Ясна ли? Амарель поставил точку, отложил перо и тяжело задумался. Сколько бы он ни освежал свою память отрывками из священных текстов, прежний восторг перед Кальфандрой не возвращался. Амарель пробовал петь гимны, но голос его звучал удручающе фальшиво уже на второй строке. И тоска наступала – хоть плачь, но плакать Амарель тоже не мог.

Нельзя было сказать, что с ним обращались плохо. Убогая комнатушка и одиночество – вот и всё наказание. Убивать Амареля пока никто не спешил, а о прошлом он старался вспоминать как можно реже. Но покоя всё равно не знал.

Амарель вздохнул и собрался писать дальше, но тут что-то с шелестом приземлилось ему на голову. А потом соскользнуло на колени. Амарель раскрыл рот и уставился на замызганный клочок такого же пергамента, как тот, из которого был сделан свиток.

Из окошка, что ли, прилетело? На этом клочке чернели буквы, написанные неровным, прыгающим почерком на бей-ялинском языке.

– Двурогие духи! – пробормотал Амарель, схватив послание и жадным взглядом разбирая строчки.

«Вечером. За башней. Постарайся быть там».

Амарель скомкал послание в кулаке и какое-то время собирался с мыслями. Его хотели спасти? Или убить? Вторую мысль Амарель мгновенно отбросил. Не может Несравненная с ним так поступить! Затем Амарель снова разгладил клочок пергамента, повертел так и сяк, но больше там ничего написано не было.

Да и то, что было… начало исчезать. Амарель расширившимися глазами смотрел, как чернила выцветали, а пергамент с одного краю занялся пламенем. Словно его поднесли к свече. Очень скоро от письма осталась кучка пепла, которую Амарель, опомнившись, стряхнул на пол.

Значит, вечером. Амарель схватил исписанный свиток и засунул к себе за пазуху. Внутри всё дрожало от нетерпения.

Когда Гэстед принёс обед, Амарель был так взволнован, что не сумел съесть ни куска. А между тем, впервые за эту неделю в тарелке лежало мясо. С тушёной капустой. Амарель с сожалением поковырялся в тарелке, изобразив, что немного поел, а потом… начал звать стражу и уверять, что ему стало плохо.

– Нельзя тебе выходить, не велено, – буркнул Гэстед, волоча Амареля за собой. Тот изо всех сил притворялся, что у него разболелся живот. – Совсем ненадолго, понял? Чтоб за тобой комнату не убирать!

Внизу сидели люди Гиадо ди Гунья, пили скверное, судя по шуткам, вино и вяло играли в карты.

– Вы двое, пойдёте со мной! – услышал Амарель приказ Гэстеда, но оглядываться не стал. Сзади раздались топот и ругательства по-гафарсийски, отчего Амарель едва не улыбнулся, но тут же спохватился, что должен страдать, стонать и сгибаться в три погибели.

Позади башни Амарель доковылял до одного из пеньков, расчистил снег и неловко присел боком. Держась за живот, Амарель покосился на сопровождающих – Гэстед хмурился, гафарсийцы прислонились к потемневшей от времени стене, и один из них сплюнул в снег.

– Полегчало? – вполголоса спросил Гэстед. Судя по его голосу, он ждал, что Амареля вот-вот стошнит.

Амарель помедлил, не зная, что ответить, и тут с неба слетело огромное чёрное существо, вооружённое посохом. От неожиданности Амарель чуть не упал с пенька.

– Айе! – грозно взревел великан, и прозвучало это как «айи». Удар посоха пришёлся Гэстеду по макушке, так что он охнул и сел прямо на землю. Гафарсийцы схватились за мечи, но ударами посоха неизвестный ошеломил их.

Амарель инстинктивно вскинул руки, защищая голову, но его бить не собирались. Великан в чёрном сдёрнул Амареля с пенька, словно куклу, и поднял в небо. У Амареля перехватило дух. Он не успел закричать, как внизу замелькали верхушки елей, припорошенные снегом, городские постройки, а потом и редкие деревушки.

Вскоре великан опустил Амареля на землю посреди необъятного поля и с достоинством представился:

– Кариман.

Казалось, от быстрого полёта он ничуть не запыхался.

– Амарель, – еле выдавил тот из себя, и Кариман сжал его ладонь в своей, будто тисками. Поздоровался. Амарель только хватал ртом морозный воздух и смотрел, подняв взлохмаченную голову, на Каримана, которому был ростом по грудь.

– Значит, летим! – звучно провозгласил Кариман, прежде чем Амарель успел что-то пролепетать о передышке. Да и в самом деле, какая передышка, когда полёт только начался?

Вот так они и очутились в этом лесу, у костра…

– Эй! Гафарсиец! Ты сумасшедший?! – Кариман грубо схватил Амареля за плечо, и тот неохотно выдернул руки из пламени, но был вознаграждён потрясённым видом Каримана. Тот даже глаза выпучил.