Иван Глемба - Горпына

Ведь мужчина может за себя постоять, оружие в руки взять, а у женщины сабля – брови черные, да усмешка и насмешливый взгляд. Как посмотрит, так и поблагодарит, отметит для себя: с этим может что-то получиться, а от этого надо подальше держаться. Правда, Горпына такая девушка и женщина была, что и саблей умела управляться, а виной тому был дед. Именно он многому научил внучку. О деде Горпыны мой следующий короткий рассказ, чтобы было понятно, откуда такая умная и знающая Горпына взялась. Наука казацкая и волховская, которую женщинам не показывали, была преподана Горпыне, правда, не сразу. Митша в данном случае шел против понятий и правил, бытовавших в казацкой среде. Он знал, что делал, и знание это со временем проросло во внучке. Тут, как говорится, что посеешь, то и пожнешь. Куда стрелу из лука направишь, туда она и полетит.

Что можно сказать о человеке, который немало казаковал, многому научился, побывав далеко за пределами Украины, освоил лекарскую практику и стал целителем? Его дорога в жизни – помощь казакам и многим из тех, кто к нему обращается.

Что можно сказать о его детях и внуках? Только лишь то, что в любом случае, хотят они того или нет, а ремесло, выбранное для кого отцом, а для кого дедом, оставляет на них и на их судьбах и линиях жизни неизгладимый след.

Что можно сказать о внучке знахаря, искусство которого с годами только лишь совершенствуется и оттачивается, а в чашу опыта падает очередной изумруд?

Она, хочет того или нет, только лишь его продолжение. И, как стрела из лука, поражающая цель, летит туда, куда ее направит умелый стрелок.

Иван Сутима, в прошлом лихой казацкий атаман и характерник, выбрал свой путь. Он своими действиями во многом определил судьбу и детей, и внуков. Не все они пошли по его стопам, не все дожили до его лет, никто из них, как отец и дед, не взял в руки дубовый посох и не начал лечить.

Лишь внучка – как степной цветок, распускающийся под светом солнца, несмотря на невзгоды, продолжила дело деда как понимала, могла и умела.

Переночевали мы у хозяев, кто в хате, а кто в сарае, который рядом стоял, а поутру Горпына и говорит, к нам обращаясь, мол, здесь жить почти опасно. Надо бы в лес пойти, да избушку в нем охотничью найти, да не одну… Остап, как главный группы, то на меня, то на Горпыну, то на Яра поглядывает, но молчит. Да и что говорить? Как хозяева скажут, так и будет. Хозяин остался, а Горпына повела казаков по тропкам-дорожкам, что к лесу вели, а потом и в лесу между деревьями да полянами вились, на восток, туда, где бежал привольно, неся воды, Славута-Днепр. Я ходить тогда не мог долго. В хате остался вместе с хозяином. Как я понимал, именно в тех местах, куда Горпына группу вела, мне и предстояло зимовать.

Хозяин, мужчина не очень-то и словоохотливый, тем не менее, делами позанимавшись, решил побеседовать со мной. Уселись мы, как и вчера с Горпыной, за столик, что на веранде был, тут Якуб, глядя чуть мимо меня, беседу-то и завел. На меня глядит хитро, ус поглаживает и поправляет, все присмотреться хочет. Якуб в прошлом казак и казак умелый и справный, почти лихой по молодости. Был и десятником, и сотником, мог и дальше пойти, но не захотел. Он на три года старше Горпыны, но годы пока еще не слишком тревожат его лицо морщинами. Якуб силен и боевит. Казацкое в нем только лишь набрало силу и теперь, насколько это можно, хозяин проявляет это в работе. По хозяйству ведь всегда дел хватает.

Беседа, начавшаяся где-то после полудня, когда Якуб уже много по хозяйству сделал, течет, как река, неспешно и размеренно. Якуб не торопится, меня расспрашивает, да и о себе не молчит. Многое от него узнаю. Дети, а их у супругов пятеро, давно с ними не живут. Разошлись по свету в поисках лучшей доли. Одного сына уже убили. Говорит Якуб об этом спокойно. Боль утраты не тревожит его. Он понимает, война есть война. Если ты стал казаком, кинул жребий, значит, ты получаешь в соответствии с выбором все, что причитается. И тут, как говорится, или пан, или пропал. Пропавших, это знают все, гораздо больше, чем людей, которые выкрутились и выжили.

Двое оставшихся сыновей живут один в Черкассах, другой в Белой Церкви. Дочери вышли замуж, также подались в мир. Иногда Якуб и Горпына видят внуков, но уже два года как такой радости сыновья и дочери им не предоставляют. Правда, вместо внуков у них в доме Светанко, сирота, но парень смышлёный и быстрый. Ему уже шестнадцать вскоре исполнится. Светанко все умеет делать, глядит на меня с интересом, хочет побеседовать, но не решается пока что подойти. Надо ведь дать гостям осмотреться. Светанко, как я вижу, и сам хочет казаком стать. Правда, пока не решается об этом заявить. Восторженно он глядит на Остапа, но еще с большим восторгом – на его помощников. Колоритные казацкие типы привлекают к себе внимание. В ушах у Стаса Кочериги кольцо, длинный казацкий чуб заведен за ухо, казак все время подмигивает Светанку, как давнему знакомому, мол, не смущайся, говори, если что надо.

Не отстает от Стаса Тимко Сваргун, первый помощник и лучший друг Остапа. Он пострижен под горшок, серьги нет в ухе, но справа на кончике уса болтается украшение – небольшая серебряная бусинка. Светанку все время хочется спросить, и чего это Тимко носит так это украшение, но он сдерживается. Признак дурного тона и низкого поведения сразу же надоедать гостям расспросами. Поэтому, как я вижу, Светанко выжидает, улучшая момент для того, чтобы уместно было задать интересующие его вопросы. Шустрый и быстрый, Светанко знает все и обо всех жителях небольшого поселения, притаившегося возле леса. Рядом поля и луга, пахотных земель почти нет, но, если постараться, то что-то можно найти для хозяйства, чтобы вбросить рожь или пшеницу.

Тихо здесь, тихо, привольно и дико. Жизнь, как кажется тебе, обошла стороной здешние места, забыла их, а время остановилось. Леса стоят в своей первичной красоте. Они едва-едва начинают менять свой наряд, Листья еще не падают с деревьев, только лишь начинают понемногу менять свою окраску, вписываясь и поддерживая таинство осени, которое вскоре проявит себя во всей своей силе. Еще тепло, даже жарко здесь, под сенью деревьев и вблизи воды. Днепр, хоть и течет не так близко, все равно ощущается. Великая и могучая река как бы набирает силу, вбирая в себя сотни и тысячи речушек и речек, впадающих в нее. Днепр-Славута, – лучшее, что у нас есть. Его течение постоянно, как время, которое также постоянно проходит, награждая нас морщинами и знанием мира к концу жизни.

Я – только лишь искорка жизни, искра сознания, которая возникнув, постепенно угасает. Многое бы дал, чтобы не было угасания, а то, к чему пришел и что понял, вновь и вновь проявлялось в моих действиях и поступках. Так мне хотелось бы, но так не выходит. Хуже то, что многое из того, что знаю, нельзя мне передать даже ближайшим товарищам и сподвижникам. Они попросту не выдержат нагрузки, совершат необязательные ошибки и раньше, чем это может быть, уйдут из жизни. Откуда я это знаю? Мне приходится не один десяток раз иногда просматривать линии жизней товарищей. Только так я могу, пусть и малой мерой, оградить их от неприятностей. Но лучше что-то, чем ничего.