Иван Глемба - Горпына

Зато сапожник, как часто говорят, почти всегда без сапог. Другим людям он помогает, а сам не всегда в состоянии себе их сшить. Так и я, о себе, как понимаю, мало или совсем не забочусь, вот на зрелости лет и попал в переделку, да в такую, что придётся не один год восстанавливаться. Права Горпына, меньше, чем за полтора года, мне не справиться, чтобы стать моложе, крепче и сильнее, чем был до нападения.

Иногда думаешь, эх, мне бы сейчас мои молодые годы, годков, этак тридцать пять, когда тело слушается тебя, когда оно почти поет, а ты без устали способен выполнять любые движения. Есть опыт и сила, есть сноровка, каждый день ты совершенствуешься в любимом деле, а этим делом для меня был рукопашный бой. Я был учителем и фехтования, и владения оружием любого вида во Франции долгое время, больше пятнадцати лет. Многое мог и умел, со многим встретился, мог бы остаться во Франции, поскольку заработок имел очень и очень неплохой, но любовь к Украине и знание того, что только в Нэньке я смогу реализоваться полной мерой, а также некоторые другие обстоятельства… побудили меня вернуться в 1621 году домой.

Я ни разу, как бы мне не было тяжело, не сожалел о том, что вернулся. Я нашел себя в новом качестве, пройдя все проверки, став тренером казаков из куреня казацкой разведки. И это долгое время наполняло мое естество радостью. Я учил, учился сам, стал и травником, и лекарем, и хирургом в одном лице. Кроме всего прочего я, как уже говорил, долгое время возглавлял круг казацких батек, собирающийся на Хортице каждый год. Но на Сечь пришли другие времена, более смутные и темные. Казацкие восстания были подавлены и утоплены в крови. Казацкая вольница, являя протест панству и крулю, была все-таки разношерстна и разобщена. В любом случае для того, чтобы из крестьянина сделать воина, нужно два, а еще лучше три года. Не могут не обученные люди, пусть и объеденные ненавистью к угнетателям, победить кадровые войска.

Возможны локальные победы, но приходит время, когда предательство, зависть, порой откровенное разгильдяйство и неумение вовремя собраться делают свое дело. В таком случае казацкие предводители, как правило, в лучшем случае погибают в бою, а в худшем принимают мученическую смерть от рук шляхты. Их нарекают бунтовщиками и разбойниками, но это ничего не меняет. Проходит время, и на место убитых встают новые воины. Снова война. Снова сеча. Опять потоком идут раненые. Их надо лечить. Искалеченные судьбы, оборванные на самом пике молодости и силы жизни, несправедливость и утверждение господства темной силы, – вот, что сполна я насмотрелся с 1621 года по 1638 год, пребывая на Сечи и в Украине.

Чаша страданий уже полна была до краев, но это все было только лишь прелюдией. Наступили десять лет тишины в Украине, когда лишь ветер шумел, поглаживая и нагибая ковыльные степи, играя листвой деревьев. Кто слышит, тот мог услышать, как в пространстве и времени наступало время великих битв, которые не шли ни в какое сравнение с теми, что уже отгремели. Украина отдыхала и набиралась сил, чтобы в одно прекрасное мгновенье, когда появится лидер и вожак, вновь вспомнить былое, вновь проявить все самое лучше, что есть в народе, сбросить набрасываемое ярмо и обрести желанную свободу, как бесконечные степи, которым нет ни конца, ни края. Свобода – вот, что самое ценное есть у нации. Но не каждый понимает, что же на самом деле такое свобода и что делать, чтобы потом не упустить эту редкую птицу.

Такие мысли приходили мне на ум, когда я слушал, изредка кивая, Якуба. А он уже тогда начал мне рассказывать нехитрую историю своей жизни. Я, слушая его, вдруг неожиданно для себя понял, что, как только явится Горпына, я ее детально расспрошу обо всем. Вот только Горпына с казаками явилась только лишь к вечеру второго дня. Была она молчалива и спокойна, но, судя по взгляду, я понял, что поход удался. Казаки, сопровождавшие Горпыну, все, как один, тоже были вполне удовлетворены походом. Их глаза весело блестели, а в усах пряталась усмешка. Остап, глядя на меня, выразил тогда общее мнение: «Хатынка, что надо. Далековато от здешних мест, но зато ее просто так не найти. Да и не один жить будешь…».

Остап усмехался. Я молчал, предчувствуя подковырку. Не стал я тогда расспрашивать что да к чему, дождался утра. Утром за меня взялась Горпына. Взглянув на меня сурово, слегка нахмурила брови, еле заметно закусила губу, уперла руки в боки и в приказном порядке сообщила:

– Хватит прохлаждаться. С сегодняшнего дня берешься за себя и лечишься. Травы я уже заварила. Остальное – твое дело. Сбор из двенадцати трав. Он придает силу и стабилизирует состояние, выводит застоявшиеся вещества и грязь из организма. И попробуй мне только не пить. Сама проверю.

Минут через пять все на том же столике на веранде передо мной появился дымящийся травный настой в кувшинчике. Настой был прикрыт крышкой, чтобы настоялся. Горпына еще сверху его укутала полотенцем, а сама села напротив меня. Так какое-то время друг напротив друга мы и сидели, поглядывая поверх кувшина. Я молчал, Горпына также первой пока беседу не начинала, предоставляя это сделать мне.

– Как поход? Кого видели, где были?

– Место тебе готовили. Братьям твоим понравилось. Остап сказал, что и сам бы здесь жил. Места, говорит, чистые, дикие, холмистые, лес и лес, рядом Славута…

– Вещи теплые, дрова, еда есть?

– За это не волнуйся. Все заготовим, чего нет.

– Я так понимаю, что в одиночестве время коротать не буду…

– Я буду к тебе приходить, а на месте помощница моя живет с мужем. Дети у них.

– И не боятся одни в глухомани жить?

– Да не лесных жителей надо бояться, а людей с недобрыми мыслями. Тебе ли не знать.

Я только лишь вздохнул, вспоминая былое.

– Остап с тобой хочет остаться.

– У него семья, дети. Пусть к ним отправляется, с ними и зимует в Чигирине.

– Он на этот случай вариант подготовил. Будет за тобой Стас приглядывать. Он не женат. Вместе время коротать будете, да и Варваре поможете с Николаем…

– Что именно? – спросил я, понимая, что неспроста Горпына об этом разговор завела.

– На месте и разберётесь, – ушла от прямого ответа Горпына.

Я же тогда решил беседу на другую тему перевести, которая меня все больше интересовала:

– Тут Якуб мне о себе и о тебе кое-что начал рассказывать, но замолчал. Он сказал, что ты, когда вернешься, если настроение будет, то мне кое-что сообщишь о себе и о жизни своей…

– А что ты хочешь услышать? Жили, как получалось и как могли. Встретились, правда, не так, как обычно, но потом друг другу понравились.

– Скрываешь ты от меня правду. Я слушать умею.

Горпына усмехнулась.

– Батька, у тебя что ни год, то история. Мою, зачем выслушать хочешь?