Всеволод Мартыненко - Пойнтер: Собачий глаз. Белое солнце Пойнтера. Пойнтер в гору не пойдет

Оповещенные негласной фронтовой связью, старожилы к присутствию чужака отнеслись без особого удивления. И правильно, сейчас хорошо бы без церемоний. Одно звание мое, что инспектор, а сам-то давно ли из тех же служак, войной покарябанных. Правда, не до такой степени, чтобы переселяться в тело из семи металлов, движимых пятью стихиями. За что Судьбе, конечно, благодарность особая…

Разговор у костерка шел спокойный, привычный, ни к чему не обязывающий. Случаи из местной жизни, военной да нынешней, которые у всех на один манер. Только про то, что до Мекана, – ни слова, как отрезано. Не каждый помнит то, что с ним раньше было, а прочие поддерживают молчаливый сговор из сочувствия. К чему хвалиться перед другими тем, чего уже не попробуешь, – прежней жизнью!

К тому же не знаю, как насчет жратвы, а с выпивкой у тутошних все в порядке оказалось. Каждый нашел, куда залить. Если потрохов вовсе не осталось – напрямик в тракт жизнеобеспечения. Туда, правда, только чистый алкоголь можно, либо с водой и сахаром. Вкуса не распробуешь. Хотя вкус этот у большинства разновидностей тяжелого, на многие градусы спиртного таков, что сие даже к лучшему.

Своеобычная чарка и меня не миновала. Не одна даже, каюсь. А что еще делать-то? Палатку поодаль от плаца, напротив шатра высокородной, еще загодя поставил. Других занятий ввечеру на новом месте не сыскалось. Отчего бы не выпить, после дальней дороги да в не самой неприятной компании?

Чарку за чаркой – так и проводили солнышко за тесайрский горизонт, Магу-Императору и его подданным лишний час светить, чтоб у них там не нашлось ни выпивки, ни закуски ко времени! Шатер высокородной озарился изнутри мягким сиянием переносной гнилушки, превратившись в задумчиво колышущийся под вечерним ветерком язык изумрудного шелкового пламени. Хорошо, однако, как не в Мекане, право слово…

Не меня одного отпустило. Всем выпивка сердце размочила малость. И, как водится, после такого умягчения душа у ребят песни попросила. А своей душе противиться – последнее дело. Вот и запели железные парни, у кого хоть какой голос в сохранности оказался. Да не что-нибудь – «Ворота Забвения», меканский марш, первые строки которого мне на память пришли тут же, как о поездке этой речь зашла.

Душевно завели, с чувством и проникновением. Не грех и подтянуть. Правда, поначалу на какое-то время собственные воспоминания захлестнули меня, перехватив глотку. Оттого первую строфу я пропустил и включился уже со второй:

На этом, к сожалению, наше совместное исполнение закончилось. Потому что высокородная стерва вылетела из своего шатра, молотя жезлом по какой-то курильнице и визжа так, что уши закладывало:

– Прекратите! Немедленно! Это! Безобразие! Я! Отдыхаю!

Кадорги, как по команде, вскочили, отдавая честь.

– Да, хай-мэм! Так точно, хай-мэм! – ответил нестройный хор.

Большинство сразу же кинулись в темноту, изображая трудовую деятельность. Остальные вскоре последовали их примеру, и у костра остался я один. Ненадолго, конечно, – что делать у огня в одиночку, на ночь глядя? Так что спустя не более получаса пришлось отправиться на боковую с чувством глубокого разочарования. Какую песню испортила, дура…

Наутро я проснулся от неожиданной тишины. В лагере кадоргов, круглосуточно наполненном более или менее тихим лязгом, сие весьма нетипично и наводит на неприятные размышления.

Молниеносно, как в учебке под счет капрала, я натянул комбез с сапогами, жилет, рассовал по местам стрелометы с тесаком и файрболлом вылетел из палатки. Вовремя, как оказалось. Причина к беспокойству наличествовала, и не маленькая. Без малого семи футов роста…

То, что эльфийские дивы начисто лишены стыдливости, я усвоил еще по моей высокородной. Да и происшествие с меховянкой могло бы дать пищу для размышлений. Но Леах и тут побила все мыслимые рекорды и парочку немыслимых вдобавок. Даже я, при всей испорченности и определенном опыте, не смог представить себе, ЧТО она отколет.

Аккурат посередке лагеря, под водяной цистерной на высоких опорах, высокородная ау Риер принимала утреннюю ванну. Когда я подоспел, тугая струя как раз уносила последние хлопья ароматной пены с обнаженного тела эльфи. Вода ручьями разбегалась у нее из-под ног и впитывалась во влажный песок, не доходя до стальных лап парней из Четвертой Отдельной.

Кадорги на почтительном, ярдов сорок, удалении обступили это изумительное зрелище математически правильной окружностью и застыли абсолютно неподвижно. Не удивлюсь, если кое-кто вообще перестал дышать, тем более что не все в этом нуждались изначально. Около половины присутствующих смотрели на происходящее со смесью невыразимой тоски и желания, остальные – просто с неподдельным интересом. Даже утрата самоидентификации, включая видовую и половую, ничего не могла поделать с любопытством.

Мой внутренний монолог по данному поводу состоял из одних «гномов» в сложных сочетаниях с более слабой нецензурщиной. Наконец Леах завершила омовение и потянулась за полотенцем. Я облегченно перевел дух.

Как выяснилось, зря. Изящным движением – этого у эльфи не отнимешь – она замотала в махровое полотнище волосы, соорудив импровизированный тюрбан, и так направилась к своему шатру. Под лязг суставов и ржавый скрип выворачиваемых шей всей Отдельной Четвертой КадБригады «Оррей-Гайт». Из незавернутого крана цистерны звонко срывались последние капли…

До шатра высокородной оставалось шагов десять, когда на дороге ей попался я. Лесная качнула головой в невинно-издевательском поклоне – как только тюрбан не развалился! – и остановилась вплотную, обдавая влажным жаром.

– Пожалела бы парней! – с трудом вычленилось у меня нечто произносимое из потока непрерывно проглатываемых ругательств.

– А что им сделается? Они ведь железные! – Леах кокетливо поправила полотенце на волосах. – Тут мне только тебя опасаться надо…

Идиотка!!! Она не поняла! Или притворяется? Как я не взорвался, самому не ясно. Остановило лишь то, что орать, обращаясь к ее соскам, было как-то нелепо. А выше я не дотягивался.

Покуда я заглатывал четырнадцатиэтажное крупнокаменное ругательство с балконами и мансардой, возведенное гномами и на гномах же методом выворачивания наизнанку за богоотвод, высокородная изящной походочкой скрылась за входным пологом своего временного жилища. Ни шеста ему, ни колышков на семь ярдов в болото!

От всего виденного и невысказанного ощутимо запершило в горле. У кого бы попросить напиться в запутанном, как полевой алхимкомплекс, лагере? Повертев головой в поисках кого-нибудь из вчерашних знакомцев, одного обнаружил сразу же. Не того, с кем жаждал бы обсудить происшедшее, но не мне выбирать. Облизнув пересохшие губы, я обратился к замершему поблизости кадавризированному организму: