Константин Костин - День после смерти

Несмотря на благородное происхождение, Талагия не любила пышных заведений. Все эти термы, званые пиры… баронесса не принимала их. Или, наоборот – они не принимали воительницу? В Империи Церетта царил жесткий патриархат, в котором женщину воспринимали исключительно, как предмет интерьера. Предмет, полезный на кухне, в спальне или детской. Или как красивую игрушку, которой можно похвастать. А уж если супруга более древнего и знатного рода, нежели муж, а случалось такое нередко – это давало веские основания смотреть на других баронов свысока, брезгливо сморщив нос. Ой, да кто ты такой, Завгарий лю Матогра, когда у меня, Траутия лю Ленха, жена из лю Гионов? Пошел вон, рвань!

Равные не принимали Талагию за равную. Посланница особых поручений вызывала у знати, как минимум – настороженность. Как максимум – нескрываемую неприязнь. Люди боялись того, чего не понимали… про даму еще и ходили слухи, что она не чурается колдовства! В прежние времена девушку сожгли бы на костре, а после – устроили суд, который, может, и оправдал бы баронессу, да поздно. Фактически, воительница жила лишь властью Триумвирата, пред которым трепетал даже Магистерий. Все по той же причине – волшебники не понимали истоков могущества Триумвиров. И боялись их. Только колдуны подходили к страху более осмотрительно – осторожничали. Втянули когти и ходили перед правителями на задних лапках, плетя козни во снах и мечтах.

Так что успешное завершение очередной миссии – убийства… нет, как-то плохо звучит… устранение речного тролля – так лучше, дама праздновала в "Ржавой подкове", кабаке в ремесленном квартале Матогры. Сам город располагался на юге-востоке Империи, неподалеку от Ротаргадских гор – владений гномов, и Бескрайних равнин – родины карликов, и нет ничего удивительного, что в кабаке хватало как тех, так других.

Трактир, в целом, неплох. Пиво в меру кислое. Тараканы с потолка не сыплются в тарелку, как тополиный пух в начале лета. И готовят вполне съедобно! Одно раздражало – волынка. Поскольку львиная доля посетителей приходилась именно на гномов, чьим народным музыкальным инструментом и была волынка, то неудивительно, что этот противный, назойливый писк никак не умолкал! Откуда столько силы в легких бородатого музыканта? Непонятно! Он заканчивал одну мелодию, вливал в себя кружку пойла, и сразу начинал другую. Артисту вторили еще двое – скрипач и флейтист. И, чем громче разговаривали посетители, чтобы расслышать хоть что-то, тем громче играли музыканты, недовольные тем, что свои бренные беседы гости предпочитают высокому искусству.

– Эля! – хлопнула Талагия по стойке.

Корчмарь, самый типичный, как и большинство трактирщиков – средних лет, чуть полноват, с глазами, в которых светилась мудрость веков, что-то вроде "ну-ну… и таких видали", в застиранном фартуке, молча взял кружку, нацедил ее доверху, открыв краник бочки, и вернул посетительнице. Баронесса сделала глоток. Вот же собака! Как и любой представитель своей профессии, корчмарь талантливо налил половину пены! Впрочем, девушка слишком устала, сражаясь с троллем, и находилась в слишком хорошем расположении духа, чтобы устраивать склоку из-за такого пустяка. К тому же, платить она все равно не собиралась…

Что еще нравилось легату – в таких заведениях, средней руки, никто из мужчин не пытался показать свое превосходство над слабым полом. Указать ее место. Да, она была дамой, но она была дамой! Знатное происхождение выдавало себя с головой: тонкие черты лица, точеная фигурка, не обезображенная даже одеждой мужского фасона. Простолюдинка в ее возрасте давно бы располнела – как от тяжелой работы, так и от неоднократных родов. Да и кто позволит крестьянке или мещанке шастать с мечом на поясе?

Если кто-то там что-то себе и думал, то предпочитал помалкивать. Стать короче на голову никому не улыбалось.

После третьей кружки эля звуки волынки уже не казались Талагии столь противными. Была в них какая-то особая тягучая прелесть, погружающая голову в сладкое успокоение… или просто музыкант начал уставать и дудел не в полную силу?

Посетителей в "Ржавой подкове" добавилось. Дым от трубок опускался все ниже, уже касаясь черных кудрей странствующей воительницы. Пьяные голоса звучали все громче…

– А вот у нас, в горах… – воскликнул кто-то.

Низкий, с легкой хрипотой, голос явно принадлежал гному. И обладатель его явно перебрал.

Девушка удивленно обернулась. Накатившую было сонливость как рукой сняло.

Безобразничал степной карлик. Необычайно рослый карлик. Как есть – его мамка с огром согрешила. Крупный, свернутый набок, нос, мазок краски на лбу, килт с бурыми пятнами и куски глины в бороде с заметным медным отливом. Похоже, гном трудился в гончарной мастерской. А руки… такими ручищами быка надвое разорвать можно! Обычно степные карлики помельче своих горных собратьев, но этот превосходил детей пещер минимум на полголовы. Видать, оттого и хорохорился перед всеми.

– У нас в горах! – вновь произнес бородач.

Талагия усмехнулась. Какие там у вас, в равнинах, горы? Так – холмики.

Степные и горные карлики издревле… вот тут сложно подобрать точное слово. Не то, чтобы враждовали друг с другом. Но и простой неприязнью из отношения назвать трудно. Были между двумя братскими народами определенные трения. Горные гномы, искусные кузнецы, непревзойденные мастера ювелирного дела, талантливые механики, задирали нос перед степными. Вдобавок размером они были покрупнее… да и побогаче – тоже.

Жители прерий, в свою очередь, изо всех сил пытались доказать, что ничуть не хуже обитателей пещер. И, как гончарам, им не было равных! Однако, даже король Судлакамштин, повелитель равнин, не обладал и половиной богатства самого захудалого горного барона.

– У нас в горах! – угрожающе повторил карлик.

Что там у них в горах – он, поди и сам не знал. Да и не хотел знать. Просто хотел отметить, что у них, там, в степях, тоже есть горы. И эти горы – о-го-го какие! Не чета Ротаргадским горам! Позлить пещерных выскочек.

Гномы нерешительно переглядывались. Если б кричал обычный степной карлик – ему бы всем скопом выдергивали бороду по одному волоску, а тут как-то не с руки. Великоват, зараза! Навалятся всей кучей – конечно, сомнут наглеца, но первые, несомненно, огребут по полной. А потому быть первым никто не горел желанием. Крепкая, коренастая фигура, с лапами, как у медведя, заставляла вспомнить о том, что все гномы – братья, сотворенные одним Всеотцом и принять эту простую истину.

Бородач же, наоборот – нарочно нарывался на драку. Есть такие отдельные личности, что, приняв на грудь, непременно хотят помахать кулаками. Для них без хорошей драки и отдых – не отдых.